|
 Вчера исполнилось 109 лет со дня рождения Героя Советского Союза Леонида Николаевича Ефимова (1901-1986), уроженца Томска. Стрелок 69-й механизированной бригады (9-й механизированный корпус, 3-я гвардейская танковая армия, Воронежский фронт) красноармеец Ефимов в ночь на 22 сентября 1943 года в группе бойцов в районе села Зарубинцы Каневского района Черкасской области Украины преодолел Днепр. Первым ворвался в траншею противника, гранатами и огнем уничтожил 18 гитлеровцев.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм, красноармейцу Ефимову Леониду Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 2139).
После войны герой жил и работал в Туве. О том, каким он был рассказывает очерк Людмилы Проскуриной "Солнце светит живым"
Леонид Ефимов родился еще в царской России. В молодости был очень сильным. Мешок картошки одной рукой запросто поднимал. На спор и подковы гнул, пятаков, правда, не ломал, но встанет во весь рост — вылитый Илья Муромец. «Тебе, Леонид, в окопе на коленях стоять надо,— говорили бойцы.— Не то сшибут ненароком голову...»
С января 1920 года девятнадцатилетним пареньком был он мобилизован в ряды Красной Армии, попал на курсы красных командиров, стал командовать кавалерийским взводом. На флоте Енисейского пароходства, где довелось ему работать после армии и матросом, и рулевым, и помощником капитана, с 1933 года стал он капитаном технического парохода «Стрела». Ефимова знали на всем протяжении Енисея от Большого порога до Диксона.
Боевое крещение принял под Сумами. Бой этот в сводках не фигурировал, а в память врезался навечно.
- Они же красивые, украинские села... - рассказывал Леонид Николаевич. - До войны в кино видел: хатки побелены, вишни цветут. А тут...
Отступая, фашисты рьяно выполняли приказ Гиммлера: «...чтобы при отходе из Украины не оставалось ни одного человека, ни один дом, ни одна шахта, которая бы не была выведена из строя; чтобы не осталось ни одного колодца, который бы не был отравлен».
Деревня полыхала. Два танка ворвались в нее со стороны поскотины. Немцы перебегали от дома к дому, обливая углы керосином, и красное зарево в момент охватывало строения. Небольшой ветерок, срывая с хлевов горящие соломенные крыши, переносил огонь на соседние. Казалось, что от огня вот-вот разверзнется земля и проглотит весь этот дым и чад. Какие-то минуты видел эту ужасающую картину Ефимов, а сердце забилось чаще.
— Я готов был руками душить этих гадов, такая злоба кипела во мне. Ну, думаю, в порошок сотру нечисть эту поганую, ногами растопчу, чтоб не ожила чудом...
Бой подходил к концу. Тревога охватила Ефимова: «А где же люди? Неужто всех расстреляли?»
«К сараю!»— приказал командир. И он побежал вместе со всеми. Двери сарая подпирали громадные бревна. Для страховки фашисты задвинули еще и большущий засов. Огонь уже весело плясал свой танец смерти. Душераздирающий крик «Помогите!» набатом звучал в ушах.— Поберегись!— кричал Ефимов, хватаясь за очередное бревно. Пока он расправлялся с ними, автоматчики выбили засов. Двери под напором людей распахнулись. И те, кто уже был почти схвачен рукою смерти, ринулись к выходу. Они будто обезумели. Не обращая внимания на освободителей, толпа бросилась к колодцу. Но, странное дело, никто из подбежавших не схватился за журавль, не поспешил зачерпнуть спасительной прохлады. Несколько женщин, первыми прибежавшими к колодцу, бездыханные упали возле него. Другие ползали вокруг сруба, посылали проклятия Гитлеру. Вопли и стоны, слезы и горе перекосили их лица. Стеклянными глазами глядела на происходящее потерявшая рассудок пожилая женщина. Двое мужчин пытались удержать молодицу, порывавшуюся прыгнуть в колодец.
— Нет у меня слов,— говорит Л. Н. Ефимов,— которыми можно было бы описать ту сцену...
Под рукой у фашистов не оказалось яда, и они решили бросить в него убитых детей. Автоматчики вынули из колодца 23 обезображенных трупа, положили их на многострадальную землю Украины и поклялись отомстить за невинно пролитую детскую кровь.
Советские войска гнали фашистов к Днепру. С 19 сентября 1943 года наступление нашей армии резко возросло, широкой полосой двигался к реке Воронежский фронт. Его третья гвардейская танковая армия преследовала фашистов в полосе до 70 километров. 21 сентября, одержав еще одну победу, разведывательный отряд армии вышел к берегу Днепра. Здесь на участке Монастырек-Зарубинцы в районе букринской излучины планировались форсирование Днепра, захват правобережных плацдармов.
Под прикрытием ночи было решено переправить на противоположный берег небольшую группу, поручив ей выбить фашистов из села и держать плацдарм до последней капли крови. Когда командир батальона объявил, что возглавлять добровольцев будет Ефимов, Леонид Николаевич стиснул зубы: «Ну, держитесь, сволочи... Расквитаюсь за колодец».Нагруженная лодка тихо отошла от берега. Вслед за нею вошли в воду Ефимов и остальные автоматчики. Договорились плыть недалеко друг от друга, стараясь не терять из вида лодку. Река часто освещалась ракетами, и это могло испортить все дело.
Почувствовав усталость, автоматчики подплывали к лодке, хватались за борт, отдыхали. Несколько раз сидящие в лодке предлагали поменяться ролями, но каждый раз желающих среди пловцов не оказывалось, и это радовало Ефимова. «Крепкие мужики,— думал он,— хоть и не сибиряки».
Ближе к берегу опасность быть замеченными увеличилась. То и дело взмывали в небо ракеты. Хорошо слышалась канонада, это другие части танковой армии, переправившись через Днепр, уже вели бой. Пробираясь задами в село, бойцы бесшумно перескакивали через плетни, короткими перебежками брали расстояния. Без единого выстрела сняв часовых, Ефимов и четверо солдат подкрались к указанному проводником дому. Тотчас раздался взрыв. Почти одновременно взлетели в воздух еще два дома — то сработали вторая и третья группы. Перепуганные фашисты удирали к лесу.
На рассвете в деревне то там, то здесь раздавались одиночные выстрелы. Это спрятавшиеся немцы огородами пытались удрать в лес. Потом на некоторое время в селе установилась тишина.
Как только солнце поднялось над горизонтом, монотонный гул самолетов смешался с разрывами бомб. Немцы громили переправу. Зарубинцы полыхали, то и дело вздрагивая от очередной разорвавшейся бомбы. Красивое украинское село представляло теперь груду развалин. Со стороны соседней Григоровки к Зарубинцам направлялся немецкий отряд. Не заметить его было невозможно. Фашисты шли стройными шеренгами, чеканя шаг и держа наготове автоматы.
— Жаль, барабана не хватает,— съехидничал Ефимов,— а то прямо психическая атака.
Бой был жестоким. Минут через тридцать, напоровшись на шквальный огонь, фашисты отступили, не забрав трупов. Ефимов подумал: «Вернутся». Через некоторое время фрицы, опять шеренгами, вновь пошли в атаку. Ее отбили. Так продолжалось весь день: атака — отбой, атака — отбой, атака — отбой.
Оставшиеся в живых шесть человек еле держались на ногах, но по приказу Ефимова вновь и вновь занимали свои огневые позиции. Ночь прошла в бесконечной тревоге. Взлетали ракеты, гремели поблизости пушки. Ефимовские бойцы спали по очереди. Опять взошло солнце, но двое из шестерых видели восход в последний раз. В то утро те двое были еще живы, а после первой атаки их солнце погасло навсегда. В следующей — тяжело ранило Ефимова. Он ругался, кричал, что даже мертвый будет бить фашистов. Сапог наполнился кровью. Его разрезали, сняли, перевязали ногу.
Вчетвером они отбили несколько атак. Боеприпасы кончались, вся надежда на немецкие гранаты. Ефимов, измученный болью, усталый и злой, бросал их одну за другой, приговаривая: «Не рой другому яму...» Договорить до конца, что, мол, сам в нее угодишь, не успел: при артобстреле отлетевшим осколком ему раздробило челюсти. Захлебываясь кровью, он упал рядом с только что убитым солдатом. «Нас еще трое, трое, трое»,— пульсировало в его голове. Потом перестало. А солнце по-прежнему светило только живым.
Потекли однообразные серые будни, бесконечные перевязки, ежедневные обходы врачей. Жизнь в госпитале Ефимову не нравилась. И как только он почувствовал в себе силы, стал изводить начальника: «Скоро ли выпишут?» Ответ подполковника Бойко был один: «Потерпи, герой, хватит и на твою голову заварухи...» Он всех раненых, форсировавших Днепр, называл героями. Бойко самолично читал им вслух статью из «Правды», где было написано: «Сражение за Днепр приняло поистине эпические размеры. Никогда еще не выделялось из множества храбрых советских воинов столько сверххрабрых». Потом, когда ему стало известно, что Ефимову действительно присвоили звание Героя Советского Союза, он довольно потер руки: «Ну, что я говорил?»
После очередного ранения службу уже продолжал в войсках НКВД по охране тыла 1-го Украинского Фронта.
Уже после войны, когда Героя Советского Союза приглашали на встречи, просили рассказать о войне, он мало говорил о Днепре.
— Не мог я... Застряло будто что в горле... Перед глазами сразу встают те, с кем через Днепр плыл. Все молодые, только я в возрасте был... Они меня батькой звали... Говорят, что время лечит, оно лучшее лекарство. Но от войны оно не лечит, с годами острее становится боль. Ее словом не передашь, ее прожить надо. Начну рассказывать о Зарубинцах, чувствую, сердце заходится, будто вновь продолжается бой.
На фото Юрия Косарькова: два Героя Советского Союза Леонид Ефимов и Хомушку Чургуй-оол
|
|
Общество » Моя Победа 
