|
День рождения Мергена Чаян-Хоо получился настоящим и закончился ближе к полуночи. Играли все заявленные составы и сверх того. Отыгравшие свой концерт музыканты прибывали с других площадок, выходили духовые составы и одинокие саксофоны. Спел даже журналист Андрей Чымба. Причем свое, окрашенное ностальгией по 80-м: «Полон мир одиноких усталых людей: «Постороннему вход запрещен», кто-то плачет, а кто-то смеется беде, кто-то глуп, ну а кто-то смешон, кто-то смотрит в глаза, собираясь предать - за ценою никто не стоит, ну а кто-то не может никак опоздать, на поминки твои и мои…» Из небытия с баяном «Орфей» возник легендарный Владимир Ойдупаа, живой классик для неортодоксальных музыкантов Тувы. На мой вопрос, откуда взялся человек, от которого, казалось, остался лишь «стиль ойдупаа», руководитель группы «Амыр-Санаа» Александр Саржат-оол сказал кратко: «Он прошел через мясорубку». Накануне в Доме народного творчества, бывшем Доме политического просвещения, прошло заседание коллегии министерства культуры. Эти два события никак не перекликались, хотя должны. Со сменой вывески в ДПП за пятнадцать последних лет ничего не изменилось. Не спасали даже цитаты академика Лихачева о культуре, развешанные взамен ленинских, обычно пылившихся на авансценах учреждений культуры изречений про кино и про искусство. Исполняющая обязанности министра кандидат филологических наук, что-то там несла себе под нос про количество проведенных мероприятий, включая просмотр «9 роты», видимо, стараясь не вспоминать и не визуализировать вымерзающие, покосившиеся здания с щелястыми дверями и с вечным запахом нищеты называемые «Дворцы» и «Дома культуры». Пафосную до тошноты, злополучную «9 роту» пополнившую список достижений министерства культуры маленькой республики на задворках империи, никто и не видел, кроме живущих в Кызыле - столице. Только здесь остался единственный кинотеатр, чуть было не павший жертвой чьих-то аппетитов. Казино вместо кино не получилось. Пока. Но перекидывание из одного Реестра Госсобственности в другой под теми или иными предлогами, в попытках усыпить бдительность следящих и на одном из перегонов забыть вернуть в этот Реестр – когда-нибудь увенчается успехом. Напомню, речь идет о единственном в Туве кинотеатре. Министерство прозорливо, от греха подальше избавилось от приставки «…и кино». Киномеханик теперь в Туве профессия столь же экзотическая, как и зооинженер. В последний раз живого дипломированного зооинженера, выпускницу московской ветеринарной академии им. Скрябина я видела на рынке, торгующей чужим ширпотребом. Каждый день пешком инженер ходит за 18 км (сюда -18, обратно – 18=36 км в день) почти с Вавилинского затона, с руин разворованного бывшего племенного хозяйства республики. Летом, если есть деньги, можно сесть на дачный автобус. Зимой – только пешком. В ответ на мой репортерский зуд она попросила не напоминать о ней, опасаясь за свою жизнь. Двое сыновей тоже ходят пешком учиться в город, в школу. «Если я еще раз что-нибудь скажу о том, как разворовывали Племзавод, я лишусь не то, что этого места, может быть жизни. Не хочу больше никому ничего доказывать» сказала моя ровесница, когда-то девушка с длинной косой, с которой мы познакомились абитуриентками 23 года назад. Блистательное поступление в Москву, красный диплом Академии, работа в подмосковном хозяйстве и возвращение в Туву. В сорок лет – вдова, на рынке, без работы, с клеймом правдоискательницы и опасного элемента. Если удастся что-то продать, 50 рублей на неделю уже радость. Сейчас нам дали три заветных ноты для того, чтобы страна, растерявшая за эти годы специалистов во все дилетантские лады, зажмурившись, затрубила о национальных проектах, в которых ничего не ясно, кроме того, что это Проекты Кремля. Теперь наш депутат Госдумы, бывший актер вместе с нашими же сельхозчиновниками едет ощупывать гениталии бычков и козлов производителей в соседнюю Монголию. Вместо дипломированного специалиста, зооинженера-генетика оставшегося без работы. Чтобы воплотить национальные проекты. Почти то же, как сорвавшаяся с невменяемых уст Брежнева сентенция «Экономика должна быть экономной!» Генсек ни фига не понимал в поэзии и оборотные "э" ему показались удачной и глубокомысленной рифмой. До сих пор на пересечении улиц Салчака Токи и Кочетова стоит советский щит с бессмысленным призывом Ильича. Я все еще о дне рождения. О Мергене Чаян-Хоо. О культуре, полотно которой ткется и тянется не там и не теми, кто уполномочен поддерживать этот процесс. Мы с Мергеном, может быть, бегло здоровались, на каких-то сборах перед подготовкой к фестивалю «Устуу-Хурээ». Мы были шапочно знакомы. Этим летом, когда он без перерыва выходил с тремя составами, с одним - взяв гитару в руки, с другим – зажав игил, в третьем - умудряясь за ударной установкой петь свое «Нашествие» с изумлением открывала что это все один человек. «Я не уберегла, простите меня» – сказала Зоя Кыргыс, попросив прощения перед матерью Мергена, его друзьями, перед всеми, кто пришел на концерт его памяти. Это был единственный по статусу чиновник, за исключением певицы Галины Сюрюн, с недавнего времени заместителя министра культуры, кто пришел провести этот вечер с нами. Почему Зоя Кыргыс – руководитель Центра «Хоомей» клянет себя, за то, что не уберегла ни Аяса Данзырына, ни Мергена Чаян-Хоо? Заступив на пост (министр почти караульная должность – взял под козырек, пост принял, пост сдал) Эрес Данзын в пылу реорганизации (первым делом министры начинают устраивать родственников на должности в хозяйственном Управлении министерства, и нынешний и.о. министра не исключение. ХозУ - это почти все здание Дома народного творчества и лишние метры тут имеют свою, высокую кровнородственную цену) развалил второй состав ансамбля "Тыва". Занимавший так нужную площадь ансамбль «Тыва» подразделение Центра «Хоомей» (ансамбль, который был специально собран для научно-практических и исследовательских целей, с которым сотрудники выезжали на конгрессы и конференции, демонстрируя горловое пение, его особенности, стили, достижения) по приказу нового министра-хореографа был передан филармонии. «Ребята остались в растерянности, не знали, как дальше работать, чем заниматься, без гастролей, без заработков, жили на съемных квартирах. Мерген так хотел иметь свой угол в Кызыле, говорил - мама собирает свою пенсию, скоро переедет, будем с нею жить в своем доме. Все наладится. И вдруг он умирает в этой новой квартире, на третий день, после переезда. У меня просто ноги отнялись от этого известия » - говорит Зоя Кыргыс – я их собирала, воспитывала и я их не уберегла, простите меня». Аяс Данзырын тоже погиб этой осенью, разбился на машине возвращаясь со свадьбы, на которой пел. Вместе с Мергеном Чаян-Хоо они работали в Центре «Хоомей», были переведены в филармонию, где жили обычной для тувинских артистов жизнью – грошовая зарплата, комната в общежитии, бесплатные на износ (горловое пение – смертельно опасное занятие для легких и сердца) выступления по первому требованию Правительства и министерства культуры – чаще перед жующими гостями на чиновничьих банкетах. Попытки «калыма» выступления на свадьбах, юбилеях, чаще за символический гонорар, Тува – не Тюмень. Если ты не застолбил дорогу на Запад и не пропадаешь на гастролях, обеспечивая не только будущее, но и «сегодня» своей семьи ты пропадешь здесь. В тисках безденежья и неизменного спутника поражения – алкоголя. Это аксиома. Такая же, как принципиально не пересекающиеся пути собственно культуры, воспроизводящей самое себя и учреждения с вывеской «Министерство». Все чем может быть известна культура Тувы сегодня - это горловое пение. Все, что появилось за это время (и отделение национальных инструментов в кызылском училище искусств, и Центр «Хоомей», и Национальный оркестр, и известные имена) – все это поток, который шел наперекор деятельности министерства кто бы им в како время не руководил. Собственно тувинская музыкальная культура, корневая, архаичная возрождалась благодаря энтузиастам одиночкам, не ведомству, в приоритетах которой никогда не стояло и не стоит никаких внятных задач. ИТК - 2. Сейчас туберкулезная колония для з/к на правом берегу Енисея. Вот на чьих воротах надо поставить мемориальную доску за то, что в этих стенах дышала, билась, не умирала живая певческая, музыкальная культура народа. Предмет глубокого, экзистенциального исследования то, почему в советский период именно тюрьма стала приютом для загнанной, свернувшейся до параметров тюремной субкультуры народной культуры Тувы (а это и система иерархии, этикета, и других социальных институтов). Я не знаю дотошно гумилевских прозрений и догадок. Но очевидный запал пассионарности приготовил для тувинцев в советский период только один путь – конфликт с системой (это не высоколобое диссидентство, здесь прослеживается принцип противостояния на уровне бытовых поступков) и как следствие, тюремные сроки. Появление группы «Амыр-Санаа», Владимира Ойдупаа, Александра Саржат-оола имена самых известных горловиков прошедших свои тюремные университеты - закономерность. Их, как пар выпускали в период относительного ослабления гаек и засасывали обратно. Я не судья, томов уголовных дел не просматривала, поэтому не касаюсь статей УК, за которые они получали наказание. Не тюремная «блатота», не «Лесоповал», а вполне серьезная музыка (на взгляд специалистов) подпитывает интерес к творчеству этих людей. Подлинная музыкальная культура Тувы передается из изувеченных жизнью, натурально изувеченных несносным, тяжелым, невыносимым бытом рук тех музыкантов, кто «был», «сидел», «пил» и умирает, не дождавшись ни наград, ни званий, ни слов благодарности. Мергена Чаян-Хоо провожали только друзья, не было ни казенных венков, ни речей по бумажкам, были только машины, прокатившие его в последний раз по улицам города, в котором он при жизни не нашел своего угла, обретя его за 9-м километром городской территории в 37 лет «Не сбылось…» – сказала его мама, она мечтала жить рядом с сыном, он у нее один, и эта пенсия учителя, размен, долги, долгое ожидание, закончившееся в три дня – обычный фон, обычной судьбы, который уготован еще многим музыкантам Тувы. Здесь так красиво поют и так мало живут.
|
|