Хранитель оленей Великой Тайги

Дети не отходили от оленей: ласково гладили, прикасались пальчиками к рогам, удивляясь, что летом они такие мягкие.
Взрослые засыпали вопросами: будни таежных оленеводов – уже экзотика. Немного их осталось в Тоджинском районе – единственном в Туве месте, где живут оленеводы.
Фотографировались и рядом с оленями, и верхом, делая круги по поляне у столовой. Радовались, пытались угостить рогатых хлебом и карамельками. Но это городское угощение им по вкусу не пришлось.
Зато грибы, быстро собранные в ближайшем лесочке, олени отведали с удовольствием – это для них любимое лакомство. Остались довольны.
Доволен и Олег Бараанович. Потому что выполнил свое прошлогоднее обещание директору курорта Мире Опеен: по-соседски привел оленей, чтобы порадовать отдыхающих.
А еще потому, что получил возможность пообщаться с людьми, ведь одиннадцать месяцев в году он проводит с оленями в тайге, выбираясь в свое родное село Адыр-Кежиг, только на полмесяца-месяц.
Дорога до села с таежных пастбищ неблизкая. Летом ему надо добираться неделю, вброд переходя горные речки. Зимой на оленях быстрей, всего пять дней.

РОЖДЁННЫЙ В ЧУМЕ
Адыр-Кежиг – небольшое село в восьми километрах от Тоора-Хема, райцентра Тоджинского района. Как раз по середине села проходит дорога на живописное озеро Азас.
В Адыр-Кежиге у него есть домик. Впрочем, хотя местом рождения у него в паспорте и записано это село, на самом деле родился он 12 августа 1954 года в Великой Тайге.
Улуг-Тайга (Великая тайга) – родовое место оленьих кочевий его предков. Здесь кочевали его прапрадеды, дед, его отец и мать.
Мама, носившая красивое русское имя Полина, которое так понравилось в тридцатые годы прошлого века его деду и бабушке за музыкальное звучание, родила сына, второго по старшинству из семи ее детей, в чуме.
Чум (алыжы ог) – традиционное жилище тувинцев-тоджинцев. Это такой конический шалаш из жердей, связанных сверху вместе. Диаметр такого шалаша – до пяти метров, высота – два с половиной-три.
Летом его покрывали берестой – корой березы, зимой – оленьими шкурами. Спали тоже на шкурах, а берестяную люльку для новорожденного привязывали к жерди справа.
ПРОБЛЕМА НЕВЕСТ
«Я вырос на олене», – улыбается Олег Бараанович. Так же, как и все дети оленеводов, кочевавших вместе со своими родителями. Летом оленей традиционно отгоняли высоко в горы, зимой пасли в долинах.
Школу окончил в Адыр-Кежиге, жил в интернате. Во время каникул отец приезжал, забирал домой – в тайгу. Летом – на коне, зимой – на олене.
Ребенка на оленя сажают в год, есть такие специальные седла для малышей. Их привязывают, чтобы не упали. Когда семья трогается с места, «детских» оленей привязывают друг за другом к оленям отца и матери. И такой караван движется по тайге. А с четырех лет дети ездят верхом уже самостоятельно.
Так выросли и его дети: Омак, Виталий, Вика и Октябрь.
Отец за них спокоен: три сына и дочка всем премудростям оленеводческого дела обучены. Вот сейчас он на «Уш-Белдире», а оленей оставил на младшего – Октября, он в прошлом году школу закончил.
Одно только беспокоит оленевода: все три сына – холосты, до сих пор не привели жен в дом. Вернее, в палатку, ведь если твой супруг – оленевод, надо делить с ним его палатку, в чумах тоджинцы давно не живут – тяжело и неудобно возить их за собой при постоянных переездах. Делить и летом, и зимой, как он тридцать лет со своей женой Тамарой.
Но сейчас с подругами для потомственных оленеводов – проблема. Вздыхает: «Раньше легче было жену взять, а сейчас девушки не хотят ехать жить в тайгу. В деревне – телевизор, дискотека. Им там веселей, легче жить. Или в город мечтают уехать».
Надеется: может, этой зимой сыновья невесток привезут?

ТАЁЖНАЯ СВАДЬБА
То ли дело его Тамара. Они и свадьбу в тайге сыграли.
Было им по двадцать лет, он как раз из армии вернулся – с реки Амур, и начал работать помощником оленевода – своего отца. А Тамара приехала на стоянку временной помощницей – сакманщицей.
Вместе с другими девушками-комсомолками, которых совхоз посылал весной – в самое напряженное и ответственное время отела – помогать ухаживать за новорожденными оленятами. Тамаре к такой жизни привыкать было не надо: сама из семьи таежников, охотников.
Таежную свадьбу играли в палатке. Все, как положено, с подарками: кто чайник преподнес, кто пиалы. Как раз то, что нужно в таежном семейном хозяйстве. Олег Баранович смеется: «В тайге же ни телевизор, ни шкаф не нужны, ничего громоздкого».
А когда управились с делами, уже зимой, поехали на оленях в поселок, расписались в сельсовете. И тридцать лет кочевали вместе.
Только сейчас нет рядом с ним верной Тамары, вот уже полтора года он без хозяйки: заболела жена, умерла. Он по ней тоскует…
Заботы хозяйки на дочку легли. «Она тоже зимой с нами кочует, только вот в прошлом году в деревню ее отпустил: за домом последить».

ИСЧЕЗАЮЩИЕ СТАДА
Сегодня в стаде Орай-оола 130 оленей. Конечно, не сравнить с тем, что было у его деда Самбу – 400 голов.
Ну, а в стародавние времена тоджинские олени и подсчету не поддавались: десятками тысяч паслись они в тайге.
Во второй половине сороковых годов двадцатого века в Туве грянула массовая коллективизация, полностью завершившаяся к 1950 году: араты вынуждены были «добровольно» встать в сельхозартели и колхозы, передавая туда свой скот: овец, коров, лошадей.
В 1949 году дело дошло и до обобществления оленей: в Тодже, в местечке Адыр-Кежиг, была создана оленеводческо-охотничья артель «Первое мая», позже ставшая совхозом.
Его дед, отец продолжали ходить за родовым стадом, только теперь оно уже считалось не личным, а государственным. По оленеводам ударил план мясозаготовок: ежегодно сотнями сдавали оленей в райцентр на мясо, оно у них очень мягкое.
Поголовье стало стремительно уменьшаться. Но все равно исчислялось тысячами. Так, на 1 января 1981 года, по официальным статданным, в Тоджинском районе было 13700 совхозных оленей.
Сегодня, по данным Министерства сельского хозяйства и продовольствия РТ на 1 июля 2008 года, их только 1487.
Оленеводы – бывшие «первомайцы» объединены в муниципальное предприятие «Одуген». В нем 1270 оленей. Остальные числятся за оленеводами поселков Хамсара – 156, Тоора-Хем – 52.

ТОЛЬКО НЕ РЕЖЬТЕ!
Олег Бараанович рассказывает: его стадо в 130 голов – самое большое в районе, а значит, и в Туве, у других в «Одугене» – не более сотни.
Сколько этих других? Задумывается, начинает считать: «Бир, ийи, уш… Одиннадцать! Одиннадцать палаток».
Это он так считает коллег-оленеводов – по палаткам, с которыми кочуют с места на место.
Среди них он самый старший – 54 года. И самый опытный: 34 года ходит за оленями – это официально, по трудовой книжке, без учета детских и юношеских лет, когда отец и дед учили его всем таежным премудростям.
А премудростей этих немало. Без их знания не сбережешь домашних оленей, на сохранение которых сегодня ориентирует таежников государство.
Планов мясозаготовок давно нет. А чтобы не пускали поголовье под нож – без разбора и смысла, как в первые развальные годы после крушения советской власти, оленеводам выплачиваются специальные субсидии.
Из республиканского бюджета – 1200 рублей ежегодно на каждого оленя – за сохранение редких животных.
Из федерального бюджета по статье «Государственная поддержка северного оленеводства» – по 260 рублей на голову в год. Плюс за сохранение генофонда – по 4000 рублей в год за условную важенку – взрослую стельную (беременную) самку. Этих условных важенок высчитывают так: общее количество самок умножают на 0, 3, полученную сумму умножают на четыре тысячи.
Если сложить все вместе, выходит, что годовой доход оленевода с таким стадом, как у Орай-оола – 249800 рублей. Получается 20816 рублей в месяц.
Вроде бы неплохо, с учетом того, что начисленная среднемесячная заработная плата одного работника за январь-май 2008 года в Туве, по данным Госстата, составила 12400 рублей.
Только не спешите завидовать: чтобы заработать эти деньги, оленеводу приходится ох, как потрудиться! Да не одному, а с помощниками: в одиночку оленеводу невозможно.

МОЛОКО ОЛЕНИХ
Самое ответственное время – май-июнь. В конце апреля – начале мая у важенок появляется потомство, которое надо сохранить.
Сакманщиков-помощников, как в прежние совхозные времена, никто, естественно, уже в тайгу не посылает. Орай-оол с сыновьями управляется сам.
Интересуюсь: а когда новорожденные встают на ноги? «Через тридцать минут. И все – не догонишь!» – смеется оленевод. Поэтому, чтобы оленята не потерялись, привыкли к человеку, окрепли под присмотром, их привязывают к специальным колышкам, одевая что-то наподобие намордника.
Мать-олениха весь день будет пастись, но вечером обязательно вернется, чтобы покормить малыша. Тогда ее привязывают к специальной треноге и доят: с этим мужчины тоже прекрасно справляются.
Доят олениху после отела все лето. Удой от одной матки невелик: грамм двести – триста в день, но зато молоко очень жирное, намного жирнее коровьего. Иногда в день удается надоить пять литров. На стоянке для сбивания молока ничего нет, поэтому его только пьют, варят тувинский чай с молоком и солью.
После колышка олененка привязывают уже к матери – до двух месяцев. После этого можно считать его уже прирученным.

ПО ГОРАМ – С КОЛОКОЛЬЧИКОМ
Но трудности на этом не кончаются. Глаз да глаз нужен за оленями. Они вроде бы и домашние, но только не доглядишь – могут стать дикими, отбившись от стада.
Осенью надо особенно следить, чтобы они не убежали, чтобы дикие олени их за собой не увели.
В брачный период: в конце сентября-начале октября – дикие самцы зазывают самок. От домашних самцов проку мало: в борьбу с дикими они не вступают, побаиваются, объясняет Олег Орай-оол.
И не потому, что трусят, а потому, что биться нечем: им специально спиливают рога, чтобы не поранили друг друга, не сплелись рогами в период гона.
Так что оленеводу самому приходится охранять самок: отпугивать диких оленей выстрелами в воздух, иначе зачастят – не отвадишь. Еще собаки помогают: лают, они своих оленей от чужаков прекрасно отличают.
Еще одна осенняя проблема – грибы. Поедая свое любимое лакомство, олени в сентябре могут так далеко уйти за грибами, что и не найдешь.
Еще молодняк может уйти за старшим и будет ходить именно за тем самцом, от которого произошло потомство. Поэтому на шее у вожаков – обязательно колокольчики, чтобы можно было отыскать по звуку.
У рабочих оленей, с которыми он пришел на «Уш-Бельдыр» – тоже колокольчики на шее.

ЛЮБИТЕЛИ СОЛИ
Олени – животные свободолюбивые. Никаких загонов для них не строят: не любят они этого, плохо себя чувствуют в ограниченном пространстве. И летом, и зимой пасутся, питаясь подножным кормом.
«Они любят постоянно ходить, зимой за день могут пройти 30-40 километров. Летом – нет, они плохо жару переносят, поэтому могут с семи утра собраться в кучу и так и стоять до девяти вечера, – рассказывает Орай-оол. – Летом они сами к стоянке придут, а ближе к зиме надо обязательно класть неподалеку от палатки каменную соль, тогда обязательно вернутся лизать ее».
Если каменной соли нет, то покупают в магазине и обычную – йодированную.
Хозяина олени чувствуют: «Меня сразу узнают, когда увидят и услышат. Я им покричу вот так (цокает языком), мешком с солью потрясу, они и приходят».
ПРОЧИХ – КАСТРИРУЮТ
На 15 олених обычно оставляют одного самца-производителя. Их в его стаде четыре.
Только каждые три года надо обязательно менять быков, чтобы обновлялась кровь, чтобы было здоровое потомство. Поэтому меняются самцами с соседями.
Прочих самцов кастрируют в возрасте двух лет. Они становятся рабочими оленями: на них ездят верхом, возят продукты, утварь.
Объезжать, приучать к седлу начинают в три года. Это тоже дело, требующее особой сноровки: сначала учат возить поклажу, затем уже – человека.
Таких ездовых оленей у Орай-оола двадцать. Всех он знает «в лицо». Для поездки на «Уш-Бельдыр» специально выбрал Зорьку, ему двенадцать лет и шестилетнего Черного. Выбрал за небольшие рога, чтобы между деревьями не застревали.

МИФ О РОГАХ
Удивляюсь, глядя на раскидистые рога:
– Это еще маленькие?
– Конечно! Вот такие есть, не пролезут! – показывает, широко разведя обе руки.
И развенчивает миф о том, что по количеству ответвлений на рогах можно определить возраст оленя: «Чок! Неправда это».
Чтобы зимой ездить было легко, в начале октября у рабочих оленей начинают срезать рога. Если не срезать, они, окостеневшие, сами отпадут в марте, и начнут расти новые.
Срезанные рога на сувениры – те самые, что в свое время были в моде и украшали стены в домах весьма высокопоставленных лиц, оставляют в тайге: а куда их девать? Возить далеко.
А вот за пантами – еще мягкими, неокрепшими рогами, которые идут на изготовление лекарств, приезжают предприимчивые заготовители, даже из-за рубежа. Прельщали оленеводов деньгами. Три года подряд они срезали панты, сдавали.
А потом перестали: сильно болеют олени после такой операции. Зачем эти деньги, если животные так мучаются?

  МЕДВЕЖЬЯ НАПАСТЬ

На мягкие и нежные лечебные панты есть еще один любитель – медведь.
Если голодный медведь весной завалит оленя, рассказывает Олег Бараанович, он сначала съест рога, ни кусочка не оставит, а потом уже возьмется за тушу. Оставшееся зароет и никого к этой своей яме не подпустит, пока не съест все.
Три года назад, тогда еще Тамара жива была, у семьи было неприятная встреча с медведем. Он тогда с дочкой на дикий лечебный источник – аржаан поехал, где и холодная, и горячая вода из-под земли выходит. Это около Бурятии: там они постоянно лечатся. Пока туда-сюда, возвращаются, а на стоянке никого и нет!
Оказывается, пока они путешествовали, прямо к стоянке медведь пришел и двух оленей задрал. Олень ведь от медведя сам отбиться не может: мирное и спокойное это животное.
На стоянке тогда оставалась жена с сыном – еще школьником. Она испугалась – как справиться с медведем без хозяина, он ведь теперь не отстанет от стада – и приняла решение: откочевываем в другое место. И правильно решила, с медведем шутки плохи.
Интересуюсь, а была в его жизни самая страшная таежная история?
Как же, откликается Орай-оол, была, и как раз с медведем связана. Где-то в восьмидесятых годах, тогда еще дед Самбу жив был:
– Повадился к ним медведь, завалил оленя. Вчетвером устроили засаду. Где-то в час ночи вышел медведь, стали стрелять, он упал. Ну, все, думаем – убили. Как рассвело, подошли к нему. Лежит, не шевелится. Пуля как раз в шею попала. Сели, закурили, довольные такие.
Я как раз около головы медведя сидел. Только вдруг эта голова надо мной оказалась. Что такое? Голова что ли у меня закружилась? А это медведь на задние лапы встал! Мы ружья побросали и – наутек!
Только старший брат не растерялся, с другой стороны подошел и еще раз выстрелил. Сильно я перепугался тогда. Так быстро бежал!

ОТВАР ОТ БОЛЕЗНЕЙ
Олег Бараанович хохочет, а потом встревожено смотрит на оленей: нельзя ему тут долго оставаться, жарко тут, в долине, надо бы завтра уже назад идти, как бы не захворали животные.
Оленьи болезни – особая забота. Он своим животным сам ветеринар, лечит дедовским способом: отваром из пихтовой коры, можжевельника.
Рассказывает:
– Самое опасное, когда легкие болят от жары. Смотришь на него и сразу понимаешь: не тот олень, вид нездоровый, очень слабеет.
А вот раньше была самая сильная болезнь: копыта трескались на две части, опухали, не могли олени идти и умирали. Это было, когда в одном месте до двух тысяч оленей стояло, они вытаптывали пастбище и заражались друг от друга.
Сейчас этой болезни нет. Потому что мало осталось оленей…

ИНАЧЕ НЕ ВЫЖИТЬ
Он вздыхает: горько ему, что мало оленей осталась, но он-то с сыновьями старается, делает все, что может.
Оленей на мясо под нож бездумно не пускает. Бережет поголовье, считая, что очень верно поступает государство, заинтересовав оленеводов в этом. Ведь еще немного и совсем бы осталась Тоджа без оленей. А какая же это тогда будет Тоджа?
Но государственных дотаций, предусмотренных за сохранение поголовья, конечно, на жизнь не хватает. Выручает охота – традиционное занятие тоджинцев, исстари зимой уходивших на оленях далеко в тайгу промышлять пушнину.
«Охотничаем: белка, соболь, иначе не выжить. Рыбу ловим, солим, сдаем, – рассказывает Орай-оол. – В год сдаем мясо, шкуры одного-двух оленей. Это, когда уж совсем худо с деньгами или продуктами.
Чистый вес оленя – 80-90 килограммов. Самый здоровый кастрированный бык потянет на 120. Килограмм мяса идет за 150 рублей. Шкура выделанная – две тысячи. А живой олень стоит 15 тысяч рублей».
Объясняет: держать оленей до их глубокой старости нежелательно, правильнее сдать на мясо. Жизни оленю отпущено чуть больше двадцати годов.
Если совсем дряхлеет олень, то с ним происходит следующее: теряет координацию движений, начинает кружиться вокруг дерева или камня. Без остановки. И падает, умирает.
В его стаде самая старшая – восемнадцатилетняя олениха, мать Черного.

ЛАМПОЧКА ЧЕМПИОНА
В нынешнем году отличное прибавление: от пятидесяти маток получил приплод в сорок оленят. Это много, очень много, по нынешним временам.
И стал лучшим оленеводом – чемпионом августовского Наадыма-2008, республиканского праздника животноводов. Только он об этом, когда мы встретились, еще и не знал: кто и как ему в тайге сообщил бы радостную весть?
Он и приз прошлогоднего Наадыма только зимой нынешнего года получил, когда из тайги в поселок вышел. А приз хороший, он очень доволен: солнечный аккумулятор. Небольшой, удобно на олене возить.
Правда, напряжение всего девять вольт, хватает только на одну лампочку. Они теперь и зажигают ее перед сном в палатке. Намного веселей, чем с керосиновой лампой, которой пользовались раньше. Только выбрасывать эту дедовскую лампу все равно нельзя, потому что приходится выбирать: или радио слушать или с электролампочкой сидеть. Вместе аккумулятор не тянет.
Но все равно с электричеством в палатке гораздо веселей. Правда, палатка у него уже старая. Раньше совхоз каждые три года новые выдавал, а теперь об этом самому заботиться надо.
Впрочем, что вспоминать о том, что было раньше. Прежде вот оленеводы и пенсию получали по стажу, отработав всего пятнадцать годов. А сейчас на общих основаниях – в 55 лет.
И все-таки новая, хорошая палатка ему очень бы пригодилась. А машина? Он деликатно улыбается в ответ на глупый вопрос: «Зачем? Кто на ней будет ездить и куда?»
В палатке у него – печка, шкуры, одеяла. Зимой, конечно, холодновато, особенно по утрам. На зимней стоянке есть избушка, в ней, конечно, теплей, удобней. Но жить там можно не более месяца, только в самые морозы.
Потому что тогда все съедят олени, ничего не останется на следующий год. «А ягель (олений мох), их любимая пища, если его с корнем вырывают, только через пятнадцать лет снова прорастает», – рассказывает Орай-оол.
Вот и приходится снова сниматься с места.

РОДОВАЯ МЕТКА

Так же оленеводы, пересекаясь друг с другом во время кочевий, не путают свои стада?
Очень просто: у каждого – своя родовая метка, свое клеймо. У оленей Орай-оола – надрезанное левое ухо и что-то вроде сережки из красных ниток – в правом. А у молодняка – буква V на боку. Так метили оленей его отец, дед.
У других отметины иные – ухо надрезано своим способом, нитки другого цвета. И буквы тоже разные.
Метки друг друга оленеводы прекрасно знают. И если случится, что чужой олень забредет в их стадо, обязательно сообщат или приведут его хозяину.
Неужели не воруют оленей? Этот вопрос даже удивляет Олега Бараановича:
«Как можно воровать? У нас такого нет. Мы же все знакомые, знаем друг друга с детства! Всегда выручаем друг друга. Если нужен ездовой олень, попросят: дай откочевать, отдашь на время. А воровства у нас нет!»
Действительно, бич тувинских животноводов – скотокрадство – не тронул оленеводов. Какими только сообщениями не пестрят милицейские сводки: о краже лошадей, коров, овец, коз. Но о похищении оленей – ни одного сигнала.
оистине благословенна тоджинская тайга.
Места, по которым до семидесяти трех лет ходил за оленями его отец, до восьмидесяти – дед. И, а это его самая большая мечта и надежда, будут ходить за стадами его дети и будущие внуки.
Места здесь хватит всем: в этом огромном доме – Великой Тайге.