|
 Один из самых известных в России журналистов-международников Кипрас Мажейка приезжает в Туву. 9 октября в 9 часов в Институте повышения квалификации по ул. Чургуй-оола, 1, он проведет семинар для тувинских журналистов. Организатором выступает Министерство связи и информатизации региона. Мажейка побывал в 70-ти странах. Работал в программах «Время», «Взгляд», делал серии собственных репортажей из Европы, США, Африки, побывал на всех континентах Земли (кроме Антарктиды), беседовал с еще 25-летней Уитни Хьюстон, звездой киноэкрана 50-х годов Лолитой Торрес, четырьмя генеральными секретарями НАТО...
В последние годы он часто проводит семинары в регионах России и считает, что будущее – за региональной журналистикой. Ее преимущество — в «незамыленном» взгляде корреспондентов на происходящие события. По мнению Мажейки, столичным СМИ свойственны политиканство и привязанность к гламуру. Также он полагает, что скоро самым популярным источником информации станет Интернет.
Мы приводим одно из его интервью
Как стать журналистом—международником? Вы вообще счастливчик, баловень судьбы?
По большому счёту, да. Потому что моя детская мечта — посмотреть окружающий мир — реализовалась. Я посетил свыше 70 стран мира, был на всех 5-ти континентах, проработал 5 лет в Алжире и 13 лет в Брюсселе заведующим корпунктом Гостелерадио.
Мы сегодня живём в эпоху, когда журналист одновременно может быть и телевизионщиком и газетчиком, и радийщиком. Так вот, я сначала был газетчиком. В 15 лет я в Вильнюсе закончил Общественный университет печати, параллельно со школой рабочей молодёжи. И когда в газете «Вечерние новости» вышла моя заметка — 5 строк — о комсомольской конференции, я как кот, который держал мышь в зубах, показывал заметку родителям: «Вот, смотрите, ваш сынуля уже пропечатался» (смеётся).
А телевизионщиком я стал в силу анекдотичных обстоятельств. Меня просто обменяли на польскую газовую плиту. Мой тесть был домоуправом, и сосед к нему приставал: «Когда ты мне поставишь газовую плиту?» Тесть отвечал: «Устрой моего зятя на работу». В то время мне было 23 года, я был студентом 3 курса журфака МГУ. И меня устроили в систему Гостелерадио. В 23 года я стал директором фильма. Представляете себе — директор фильма! Правда, я не знал, что директор просто заполняет документы по поводу проживания в гостинице, суточных и т.д.
Но я присматривался к работе зарубежных коллег, настоящих «пиратов эфира» — из Англии, Франции, США, которые приезжали снимать Советский Союз. Это была первая моя школа.
Мне действительно повезло. Я работал на переломе двух эпох, я оказался в нужное время в нужном месте. При этом, я считаю, журналистом нужно родиться, международником — тем более. В 13 лет меня уже интересовала политика, я делал вырезки из газет, знал политиков всех по именам. И родители обратили на это внимание, удивляясь, что меня «повело» в эту сторону, а не в сторону музыки. У меня же отец — оперный певец, народный артист республики, баритон экстра-класса, мать — актриса драмтеатра, сестра пела в оркестре Леонида Утёсова, брат — искусствовед... А я вот выбрал другой путь. Кроме того, я уже тогда испытывал страсть к путешествиям, много книг читал.
Благодаря такому настрою и плюс знанию иностранного языка я оказался в сфере международной журналистики.
Когда вы впервые попали заграницу?
В 18 лет, в 1962 году. Это была турпоездка в Чехословакию. Я тогда задумался: «Почему чехи, которые только строят социализм, живут лучше нас, социализм построивших?» И находил свои ответы...
Потом я ещё учился в Академии общественных наук при ЦК КПСС, на кафедре международных отношений и внешней политики, моя диссертация была связана с политикой Франции в Африке.
Так всё и складывалось. Я получил задание открыть корпункт Гостелерадио в Брюсселе.
Первая командировка была в Брюссель?
Нет, в Алжир. 5 лет я отработал в Северной Африке, в мусульманском мире. При этом, я сам католик, с детства говорил на двух языках — русском и литовском. Мой отец — литовец, мать — азиатского происхождения. А по духу и мировоззрению я — москвич, самый настоящий.
Я в Москве возглавляю Союз литовцев, вхожу в межнациональный совет при Правительстве Москвы, член Общественного совета Московского дома национальностей и ещё я — государственный советник РФ, что для журналиста — редкость.
Для чего вам, журналисту, всё это надо?
Я вам объясню. Когда я вернулся из Брюсселя, изменилась страна. Изменилось телевидение. Это был 1997 год. Честно скажу, мне совсем не хотелось следовать примеру некоторых моих молодых коллег, которые становились «телекиллерами» — людьми, которые, за определённую мзду, занимаются тем, что не имеет ничего общего с настоящей журналистикой.
Журналист вообще должен/может выбирать — выполнять то или иное задание? Или он должен, без лишних раздумий, ехать и снимать?
Существует кодекс профессиональной этики журналиста, принятый на съезде Союза журналистов России. И сегодня многие принадлежащие к пишущей, снимающей братии, даже с ним не познакомились. Хотя, наверное, они придерживаются основных его постулатов в силу свойственной каждому из нас самоцензуры. Я считаю, что у каждого журналиста должна быть развита самоцензура. Ты можешь находиться в ситуации, когда нет возможности спросить разрешения у шефа, у коллеги, у главного редактора — ты должен принимать решения на месте, и тут всё зависит от уровня твоего профессионализма, интеллекта, от знания деталей.
Конечно же, надо руководствоваться, прежде всего, своими убеждениями. Если твоя позиция не совпадает с гражданской позицией, по крайней мере, на 80%, а тем более, если она падает до 50%, нужно задуматься — а правильно ли ты выбрал профессию, скорее всего, ты перешагнул ту грань, которая отделяет журналиста от ремесленника. Ремесленником ваш покорный слуга никогда не был, и ремесленников не уважаю.
К сожалению, я вижу в журналистике веяние в сторону повышенного спроса на ремесленников.
Почему так случилось?
Потому что изменились требования к современной журналистике. Мы живём в эпоху рынка. Рыночные принципы, особенно востребованность рекламы передалась всем средствам массовой информации.
Вы посмотрите, каково сегодня современное телевидение. Разве можно его сравнить с эпохой Золотого века, Ренессанса с середины 1980-х до начала 1990-х годов? «Прожектор перестройки», «Взгляд» — эти программы смотрели больше, чем официальную программу «Время». «До и после полуночи», «Пятое колесо», «600 секунд»... Был подъём, в эфире были интереснейшие телевизионные мосты: Москва — Париж, Москва — Нью-Йорк...
А что мы имеем сегодня? Суррогатное телевидение. Я не говорю, что оно плохое. Оно другое. У нас хронически не хватает познавательных передач, аналитических, международных...
Что первично — публика или ТВ? Может, публика достойна того телевидения, что имеет?
Знаете, у телевизионщиков есть очень хорошая отговорка: мы руководствуемся рейтингами. Вообще, каждая телекомпания может прогнозировать и заказывать эти рейтинги, мы прекрасно знаем, как это делается.
Во-вторых, я считаю, что телевизионщик, вообще журналист, должен идти впереди толпы, впереди массы зрителей. Он должен показывать путь к гражданскому обществу, мы его только строим.
Я никогда не забывал, когда делал материал, что на том конце телеобъектива сидят люди — по крайней мере, 100, 1 000, 10 000 зрителей, которые умнее тебя. Это означает, что не надо им вешать лапшу на уши.
Однажды я в одном из своих материалов, рассказывая о подводном флоте НАТО, упомянул тезис, что американские подлодки более бесшумные, чем наши. Я сразу же получил письмо разгневанного специалиста-подводника, который упрекнул меня в некомпетентности. Я написал ответное письмо, где указал, откуда я черпал эту информацию — из выступления адмирала флота, который совершенно официально привёл этот факт.
Я говорю это к тому, что не надо никогда ничего высасывать из пальца, не забывайте, что за вашим выступлением следят очень много заинтересованных зрителей, слушателей, читателей, и надо считаться с этим. Коли уж ты выходишь на экран, скажи что-нибудь такое, чего они не знают. Надо стараться удивлять — для этого журналист должен очень много работать, нужно иметь «бэкграунд» — досье, где будет собрана масса информации — свежей, новой, интересной. И постоянно обновлять это!
Я, например, могу вам час рассказывать о голландском сельском хозяйстве. При этом, я горожанин. Но я был вынужден, работая в Брюсселе, освоить эту тему. Голландия — одна из немногих стран, где стоит памятник корове. Кормилице. Я могу рассказать о том, как голландцы улучшают породу скота, о том, что у каждой коровы — свой электронный паспорт. Я могу назвать точное количество коров в Нидерландах...
Какие задачи необходимо ставить журналисту перед собой?
Знаете, не надо никогда претендовать на то, что ты изобретаешь велосипед — до тебя люди работали не глупее тебя. Задача — постичь то богатство, которое было накоплено твоими предшественниками — Аграновским, Песковым, Зощенко...
При этом, язык, конечно, изменился. Теперь не надо обладать литературным даром, риторикой, всё даётся в упрощённом варианте, и фельетоны с их «изощренностями» считаются уже излишеством. Мы вообще живём в эпоху, когда меняется стиль прессы, содержание.
Конвергентность, мультимедийность и интерактив — вот основные её черты.
Что сделать, чтобы вдохновение не терялось? Вам всегда хотелось работать?
Я считаю, что не надо выходить в эфир или браться за перо, если нет вдохновения.
Есть журналисты двух типов: те, которые каждый день могут написать сто строк и журналисты «взрывного действия» — когда ты работаешь «под эфир». Я к таким принадлежу. Ты знаешь, что у тебя эфир завтра, в 17.00. Кровь из носа материал должен быть готов. Это не означает, что ты садишься сейчас и пишешь. Но в подкорке, чем бы ты ни занимался, — ты можешь ужинать, смотреть телевизор, плавать в бассейне — ты прокручиваешь всё это, у тебя рождаются какие-то мысли. И когда остаётся 2 часа до «часа икс», срабатывает «взрывное устройство», ты садишься и выдаешь материал.
Я из Брюсселя каждую неделю отправлял в Москву авторскую получасовую передачу, всего порядка 35 передач. «Кипрас Мажейка. Репортажи из «малой Европы».
Кстати, появление фамилии в названии авторской передачи началось с меня, это был 1989 год. И только я знаю, чего это стоило — убедить наше руководство включить фамилию — редкую, нерусскую, в название передачи. В итоге имя стало брендом...
Так вот, если у тебя нет вдохновения, не работай. Мой коллега, Олег Добродеев, когда к нему приходят журналисты, всегда спрашивает: «Вы можете меня чем-то удивить? Если не можете, то не пишите вообще».
Когда у меня огонёк погас, а он-таки погас, я понял, что не хочу больше работать на телевидении, я просто ушёл, поменял профессию. Работал замгендиректора крупного издательства, замминистра печати в Администрации Московской области, помощником зампредседателя Госдумы, помощником члена Совета Федерации...
Как вы переживали свой уход?
Отвечаю сразу. Есть категория людей, которые страдают «болезнью телевизионщика». Человек, которого все привыкли видеть на экране, вдруг покидает телевидение. Он начинает переживать, ему тяжело. Я никогда не страдал этой болезнью. Период, когда меня узнавали, длился недолго, года четыре. Тратить время на удовлетворение тщеславных амбиций я не вижу смысла. Я считаю, что реализовал себя полностью. Надо переходить в другое качество.
Хотя, конечно, осталось много хороших воспоминаний...
Меня на телевидении окружали девчонки. Я им доверял, знаете почему? Потому что женщина более работоспособна, гибка, дисциплинированна и амбициозна, в хорошем смысле этого слова. И если её стимулировать, финансово и морально, она горы свернёт. Я бы вообще больше начальниками ставил женщин, чем мужчин.
Почему же мужчины становятся международниками?
А вот здесь вы не угадали. Сейчас как раз «крен» в сторону женщин — Жанна Агалакова, Ирада Зейналова... И они прекрасно работают!
Между прочим, все выходцы из регионов. Я вообще считаю, что в телевидении сейчас на первый план выходит региональная журналистика.
Разве? Где этот первый план виден? В Москве — точно нет.
Я бы не ориентировался только на столичные продвинутые каналы. Которые занимаются зомбированием по большей части, за редким исключением.
Я, например, c интересом смотрю, как работает Владимир Соловьёв, но таких, конечно, мало...
А ведь его тоже обвиняют в политической ангажированности...
Ну а кого сегодня в этом не обвиняют? Меня могли в своё время обвинить, что я, работая в Брюсселе, отражаю позицию Гостелерадио. Это, естественно, так и было — не потому что оно мне платило зарплату, а потому, что я гражданин Советского Союза и представитель государственного телевидения.
Я прекрасно помню — я приехал, была эпоха холодной войны, и первая задача у меня была, когда я сталкивался с западными коллегами — доказать, что у меня не 4 ноги, что я не марсианин. О нас создавали такие стереотипы, что мы действительно представлялись им кем-то вроде инопланетян. Когда они видели, что перед ними сидит нормальный человек, который говорит с ними на французском, знает анекдоты, они своё мнение меняли.
А потом я даже получил письмо от генерального секретаря НАТО Манфреда Вернера, с благодарностью «за создание объективного политического и психологического портрета главы североатлантического альянса». То есть, врать не надо, не надо заниматься «дезой». Рассказывай о событиях такими, какие они есть на самом деле. Не надо искать везде грязь, как делали до меня некоторые мои коллеги. Я всегда старался искать красоту. По моим глубочайшим убеждениям, красота управляет миром. Я показывал цветочные карнавалы в Нидерландах, я показывал Гранд-Пляс в Бельгии, цветочные ковры. И конечно, это не мешало мне поднимать острые социальные вопросы.
При этом также не надо смотреть с телячьим восторгом и взахлёб рассказывать — как хорошо там и как плохо у нас. Нет, это не мой стиль. Я просто считаю, что нужно заимствовать то полезное, что может пригодиться для нас, но оставаться теми, кто мы есть на самом деле.
Как воспитывается журналистский вкус? Как удержаться от того, чтобы не изложить что-нибудь «жареное», особенно в наше время?
Вы понимаете, и в моё время, нужно тоже было разыскивать факты, которые бы поражали воображение. Естественно, мы такие факты искали и всегда старались обыгрывать. Но просто, мы исходили из здравой логики: любой факт надо проверить. Иначе ты можешь оказаться в неприятной ситуации, когда будешь иметь дело уже с правосудием.
Причём я, уезжая в Брюссель, не был знаком с журналистским кодексом, но чисто интуитивно догадывался, что вот это — можно, а это — нельзя. Нельзя, например, показывать трупы после взрыва. Если это происходит, значит, перейдены уже все границы допустимого. А если бы там был твой сын, твоя дочь, твоя жена? Ты бы так же показал это? Рейтинг — не оправдание. Я считаю, абсолютно неверно поступало НТВ, которое в годы чеченской войны показывало интервью с головорезами. Тогда журналистка Елена Масюк кичилась этим: мол, видите, мы даём слово оппозиции. А потом она сама, в итоге, оказалась в плену у этих «оппозиционеров».
Всему есть пределы. Любой журналист, выполняя задание, прежде всего, в горячих точках, должен тщательно взвесить свои возможности. Если он понимает, что своей работой может поставить под удар других, он должен отказаться от своих задумок. Человеческая жизнь стоит дороже любого рейтинга. Она бесценна. Надо исходить вот из таких — глобальных принципов.
Вам во время вашей работы было когда-нибудь страшно?
Если скажу, что журналист — это такой бесстрашный герой, это будет неправдой. Мандраж — поступление большого количества адреналина — конечно, был. И не раз. Я четыре раза находился на грани гибели.
И я верю в судьбу.
Сейчас, когда я лечу в самолёте, когда он выруливает на взлётно-посадочную полосу, я перекрещиваюсь: «Спаси и сохрани». Потому что я буду находиться сейчас в состоянии, которое непривычно для обычной жизни человека — в воздушной среде.
Я был первым, кто приземлялся на американском ударном авианосце в Средиземное море, было очень необычно испытывать перегрузки, когда самолёт стремительно гасил скорость с 300 километров до нуля и «ударялся» о палубу. В эти три секунды тебя вдавливает в кресло так, что ты не можешь даже открыть рот. И дальше — абсолютная тишина, открывается люки, ты видишь — стоят самолёты, Средиземное море, — такой сюрреализм...
Или, например, я спускался в самую глубокую шахту в мире, в Южной Африке под Йоханнесбургом — 3 км. Там добывают золото, там температура 55 градусов, подаётся сжатый воздух и холодная вода — иначе там работать нельзя. Клеть, в которой я спускался вниз, летела со скоростью 11 м/с.
Или мы с оператором, в авиасалоне Ле Бурже, по своей профессиональной неграмотности, решили проверить себя в испытательном полёте. Нас пригласили. Я оператору говорю: «Вить, пойдёшь в кабину пилота, снимешь Париж с воздуха». Разве бы я дал такое задание оператору, если б знал, чем это закончится! Витя стоял в кабине пилота и самолёт пошёл вверх вертикально. Я сижу один, пристёгнутый в салоне, меня вдавливает в кресло, а он в это время, падая с камерой, зацепил какой-то тумблер. Произошла нештатная ситуация, пилоты быстро среагировали, всё восстановили. Однако самолёт пять минут выделывал кренделя, и я испытал всю прелесть ощущений, что испытывает пассажир на самолёте, который падает вниз.
Если, конечно, ты любишь острые ощущения, — пожалуйста, профессия позволяет. Однако, бравировать этим не стоит, есть пределы всему. Не надо испытывать терпение Всевышнего.
Есть ли какие-то воспоминания, которыми вы дорожите больше всего?
В детстве я смотрел фильмы «Возраст любви» и «Любовь с первого взгляда» — с Лолитой Торрес в главной роли. В неё была влюблена половина мужского населения страны, это была красавица-аргентинка — пела, плясала — как наша Людмила Гурченко. И мне было 12 лет, я тоже ею любовался. Думал: «Какой же счастливый муж у этой красавицы, как же ему повезло!»
Я не думал, что пройдёт энное количество лет, и я приду в дом Лолиты Торрес, в Буэнос-Айресе, принесу ей букет роз. Рядом будет её муж, уже второй к тому времени. Мы будем пить белое вино, и она мне будет петь песни из этих самых фильмов. А я потом сделаю о ней телевизионную передачу...
Интересна ли вам сегодняшняя жизнь? Что вы думаете о развитии нашей страны?
Россия либо останется многоконфессиональной и многонациональной федеральной страной, либо она потеряет свой суверенитет. У нас нет выбора. Мы — уникальное геополитическое образование. Ошибка была допущена ещё в прошлые годы, когда президент Борис Ельцин заявил: Берите суверенитета столько, сколько хотите. Вот и брали, вот и создавались «княжества», Россия распадалась на куски. Я считаю, Владимир Путин снова смог выстроить вертикаль власти и укрепить страну. Процесс ещё продолжается, он не закончен. Нет никакой другой альтернативы, кроме как крепить общество, консолидировать его. И я считаю, что журналисты должны гораздо оперативнее откликаться на факты ксенофобии, на факты нарушения атмосферы толерантности.
Я, когда летел в Ижевск, прочитал, что у вас недавно на Каме какие-то отморозки ночью напали на отдыхающих людей. Это страшно, понимаете! При этом, разве имеет значение, какой национальности были нападавшие — совершенно нет! Поэтому никогда не надо в материале делать акцент, что «это были люди кавказской национальности» или восточной или какой-либо ещё. Преступник национальности не имеет.
Вот вам ещё один пример. Читаю газету — на каком-то вокзале стычка, кто-то пытался у кого-то что-то украсть. В итоге, в полицию были доставлены «электромонтажник, учительница и цыганка». Разве нельзя было сказать — «домохозяйка»? Ведь создан стереотип! Что мы знаем о цыганах? Гадают, воруют, ещё, наверное, поют в театре «Ромэн» — это из положительного... А между прочим, среди цыган есть люди науки, есть люди, которые занимают очень высокие, в том числе, государственные посты. Почему мы о них ничего не знаем?
Почему мы вечно ищем жареные факты ради рейтинга? Это уже называется «журналюгизм». Это «журналюги». Вообще, уровень журналистики у нас очень сильно упал. Но я думаю, что мы переживём этот период. Верю, что будет новый виток и новые типы журналистики, нам пока неведомые.
У вас никогда не возникало желания уехать из нашей непростой страны? Тем более, возможность наверняка была...
Однозначно нет. У меня двойное гражданство — Российской Федерации и Евросоюза, как у литовца. Я живу там, где мне хорошо. Я люблю Россию, русский народ, я считаю себя неотъемлемой его частью: моя жена — русская, у нас в семье говорят на русском языке, я мыслю на русском языке, культура русская мне близка, русский характер... Да, я прожил в Европе 13 лет, там масса полезного, масса интересного, и об этом я рассказывал в своих репортажах. Но я бы не смог там жить, там надо было бы родиться.
Я 5 раз был в США, мой любимый композитор — Джордж Гершвин, я встречался с Уитни Хьюстон, когда ей было 25 лет, брал у неё интервью...
Но жить там бы я тоже никогда не стал.
Не могу не спросить вас как человека, имевшего богатую, успешную и счастливую профессиональную жизнь. Как часто у журналиста может возникнуть чувство, что его не поняли, недооценили, не слышат? Что делать с этим?
Есть такая поговорка: «Золото и в пепле блестит». Если ты по-настоящему талантлив, то раньше или позже, ты прорвёшься. Надо быть очень настойчивым. Я часто говорю молодым журналистам: «Уже сегодня вы должны себя считать самыми талантливыми, пробивными и гениальными, и ставить себе сверхзадачи, максимальную планку, не жалеть себя».
И потом, если ты понимаешь, что в этом коллективе тебя не ценят, переходи в другой коллектив.
Не надо бояться. В голове у человека ежедневно прокручивается сколько-то мыслей. 99,9 процентов из них — старые. Человек очень боится нового. Он боится шагнуть в ледяную воду, уже заранее говоря себе: «У меня не получится». А может быть, это получится как раз у тебя и только у тебя? Я тоже провинциал. Я приехал в Москву из Литвы и не поступил в МГИМО. Я поклялся у Мавзолея Ленина (смеётся), что стану тем, кем я мечтаю. И стал.
На меня когда-то произвело впечатление интервью победителя Олимпийских игр в Риме, немецкого спринтера Армина Хари. Мне самому тогда было 16 лет. Хари победил в спринте американских бегунов и заявил: «Мне нет равных, потому что я самый сильный и самый быстрый бегун планеты». Я подумал: «Какой нахал!» Но при этом, что-то засело в моей голове, повлияло на меня. Я тогда дал себе установку: ты должен быть самым сильным, самым талантливым, самым пробивным журналистом.
В итоге, я был первым, кто показал нашему зрителю НАТО изнутри, первым, кто показал, что такое Евросоюз, ЮАР, Турция, Аргентина, первым показал, как выглядит европейский супермаркет, первым, кто показал секреты голландского сельского хозяйства, первым, кто поставил свою фамилию в название передачи...
Да, я счастливчик. Но я приложил много усилий, чтобы добиться всего этого.
Я считаю, современный журналист должен руководствоваться именно такими принципами: «Не прорвался через Спасские ворота, прорвёшься через Боровицкие».
Нужно быть оптимистом, и всё получится. Иншаллах, — если Аллах захочет.
Ольга Сорокина
|
|
Общество 
