Софья Кара-оол-Дулуш. Любовь? Любовь!

«Любовь! Любовь!» – хабанера Кармен в исполнении Заслуженной артистки Республики Тыва Софьи Кара-оол – Дулуш заряжает энергией зал. И для певицы это не просто слова классической арии, это – стержень ее жизни.

Первая часть ее двойной фамилии – дань сцене, вторая – тому, кого она считает своим пожизненным гуру: мужу Игорю Дулушу. Четверть века их объединяет любовь друг к другу и общая любовь – к музыке.

С трех лет она пела голосами Эдиты Пьехи, Муслима Магомаева и грузинского ансамбля «Орэра». Оркестр Гленна Миллера, оживающий на печке в маленьком тувинском селе, уносил ее в волшебной мир.

Реальный мир был суров. В ее жизни было отчисление из Гнесинского училища, сожженная родная деревня, скитания по времянкам и общежитиям, бесцельно пропавшие без пения и большой сцены годы.

Только на пятом десятке жизни верная своему принципу «никаких мертвых фонограмм» певица, солируя в достойных оркестрах, пришла к заслуженной славе: ее мощное

лирико-драматическое сопрано, которому доступны любые музыкальные жанры, взрывает аплодисментами залы России и зарубежья.

Выложиться – полностью

– Софья Дакпай-ооловна, что значат аплодисменты в жизни артиста?

– Все! Без аплодисментов певица – не певица, да и любой артист – не артист.

Аплодисменты разные бывают, и я эту разницу всегда чувствую. Словами это ощущение не передать, просто чувствую – и все. Если аплодисменты формальные, значит, это моя недоработка: не смогла передать душу песни, поэтому и связи со зрителем не получилось.

А когда связь со зрителем есть, отдаюсь музыке полностью, сливаюсь с ней, как будто сама становлюсь арией или песней. И в результате в зале и на сцене такой обоюдный взрыв эмоций получается! Вы ведь на многих концертах были, наверное, тоже чувствовали, как это здорово.

– Да, чувствовала, и очень сильно. А после этого музыкального энергетического взрыва видела вас за кулисами – зависшую между небом и землей, без сил подняться или опуститься. Словно рукоплещущий зал, как мощный вампир, высосал всю энергию не только вашего голоса, но и души.

Эта полная внутренняя опустошенность после концертов – постоянна?

– Да, так всегда бывает, потому что выкладываюсь полностью. Эта внутренняя опустошенность после сцены всем артистам знакома. Она может длиться и день, и два. И эту пустоту непросто заполнить, она – морально убивает.

Вот почему артисты начинают пить? Они пытаются заполнить эту пустоту алкоголем, как бы зарядить себя им, но это – обманчиво, на самом деле никакой подзарядки не получается. Наоборот, опустошение еще сильней.

Только с постепенно пришедшим опытом научилась сокращать время пребывания в этом душевном ваакуме и нашла для себя способ его заполнения – общением с приятными мне доброжелательными людьми.

– Букеты, которые вам восторженно вручают зрители, неловко выбегая на сцену в коротких промежутках между музыкальными композициями, вдохновляют или, наоборот, мешают, выбивая из ритма?

– Цветы – это прекрасно, ведь их дарят артисту от души, и я очень ценю каждый букет, особенно трогают выращенные и собранные в букет своими руками. Но вы правильно заметили: врученные во время выступления они мешают. Ведь концерт, как спектакль – целостная композиция, все выверено до мелочей, не только каждая нота, но и каждое движение. Драматическим актерам ведь не выносят букеты в середине спектакля, а только в конце, когда они выходят на поклон.

Букет, неожиданно врученный в короткие секунды перерыва между ариями, песнями, мне просто некуда деть, не могу же его положить на пол, как будто бросила. Это было бы неуважением к зрителю. Вот и приходится приспосабливаться к ситуации: петь, держа в одной руке микрофон, а в другой – цветы. Это, конечно, несколько отвлекает, выбивает из продуманного образа.

Цветы – очень приятно, но после концерта – приятно вдвойне. Пусть они будут в финале.

Первые аплодисменты

– Первые аплодисменты – когда они прозвучали для вас?

– Когда мне было три года. Первыми зрителями были мама с папой, потом к ним присоединился мой единственный братик.

Я родилась 13 июля 1963 года в роддоме города Шагонара, а жили мы сначала на родине папы – в маленьком селе Кара-Тал Улуг-Хемского района.

У нашей семьи – единственной в деревне – была радиола «Серенада»: и радиоприемник, и проигрыватель одновременно. И множество пластинок. Их родители выписывали по почте с Апрелевского завода грампластинок.

Нам приходили очень солидные аккуратно упакованные посылки, а в них – целое богатство всевозможных мелодий. Родители выбирали их по своему вкусу. Папа отслужил в армии на Дальнем Востоке и очень любил духовую музыку. «На сопках Маньчжурии», «Дунайские волны», «Амурские волны» – с детских лет наизусть знаю их. Мама предпочитала вокалистов, особенно Лидию Русланову любила: «Валенки», «Липа вековая». И все голоса популярных в то время эстрадных исполнителей были в нашей домашней коллекции.

Пластинки крутились, а я запоминала мелодии, слова и вечерами давала домашние концерты.

– И какой же репертуар был у маленькой семейной примы?

– Самый разнообразный, на все голоса – и мужские, и женские. На домашних концертах исполняла хиты того времени.

Эдита Пьеха – «Наш сосед»:

«Как теперь не веселиться,

Как грустить от разных бед:

В нашем доме поселился

Замечательный сосед.

Мы с соседями не знали

И не верили себе,

Что у нас сосед играет

На кларнете и трубе».

Муслим Магомаев – «Венок Дуная»:

«Дунай, Дунай,

А ну, узнай,

Где чей подарок!

К цветку цветок

Сплетай венок,

Пусть будет красив он и ярок».

«Орэра» – такая супергруппа грузинская была. Помните ее песню «Тополя»?

«Тополя, тополя, в город мой влюбленные,

На пути деревца, деревца зеленые.

Беспокойной весной вы шумите листвой,

И не спится вам вместе со мной».

Сказка на печке

– Судя по тому, во что ваши родители вкладывали средства, они были сельскими интеллигентами?

– Да, такими они и были. И очень продвинутыми, как сказали бы сейчас, людьми. Папа – Дакпай-оол Тюлюшевич Кара-оол – всю жизнь проработал киномехаником, мама – Светлана Тюлюшевна Ыдамчык – учительницей начальных классов.

Папа был очень интересным нестандартным человеком. Он даже имена нам с братом дал не просто так, а со смыслом и перспективой – в честь известных людей.

Я родилась светленькой, только потом волосы почернели. До трех лет у меня были светло-золотистые волосы. Тувинцы ведь по обычаю стригут детей только в три года, и волосы прячут, хранят. И у меня эта золотистая прядь сохранилась.

Дедушка Тюлюш Кара-оол, папин отец, увидев светлую внучку, дал мне тувинское имя Алдынай – Золотая луна.

А папа, когда пошел в ЗАГС за свидетельством о рождении, записал меня Софьей – в честь первой в мире женщины-профессора математики Софьи Ковалевской.

Брат, который младше меня на три года – он родился 23 сентября 1966 года – тоже появился на свет светленьким, дедушка назвал его Ак-оол – Белый мальчик. А папа снова проявил свою продвинутость и записал сына Эдуардом – в честь Эдуарда Хиля, который начинал свою карьеру как оперный певец, а потом стал суперпопулярным на эстраде.

Папа мечтал, чтобы дочка стала математиком, а сын – певцом. В итоге я стала певицей, а брату от прабабушки по папиной линии – сильнейшей шаманки, которая и лечила, и роды принимала – передался редкий дар – облегчать страдания людей. У него своя система – с камнями, которые он собирает повсюду.

Папа очень старался для нас. Он не только в клубе кино крутил, но и дома. Самодельный экран – белейшую простыню – вешал на печку, и печка оживала. Телевизоров тогда в селах не было, и на эти показы все соседи сбегались. На меня особое впечатление музыкальные фильмы производили. «Серенада солнечной долины» с оркестром Гленна Миллера просто завораживала. Это была сказка! Кино на печке, звуки радиолы уносили в волшебные фантазии, в особый мир, другую жизнь.

Три года без папы

– Такое радужное детство – никаких проблем?

– Были проблемы. Три года мы жили без папы, он отбывал срок в Красноярском крае. Подробностей не знаю, а спросить сейчас не у кого: папа ушел из жизни. Мне известно только то, что у реки он кого-то обматерил и пульнул из ружья в небо. Никого не задел, но три года отсидел. В то время маме очень помогал дедушка Тюлюш Кара-оол, нянчился со мной и братиком.

Колония папу не сломила. Отсидев, он остался человеком: не озлобленным, требовательным к себе. В моей памяти он остался настоящим отцом, мужчиной в большом смысле этого слова.

Отбывая свой срок, папа очень тосковал о нас. Сохранилась фотография меня маленькой, с надписью на обратной стороне: «Получил 1 марта 1969 года. Красноярский край, п/я 2351-16, поселок Ревучий. Дочка Алдынай».

Данным дедушкой именем Алдынай меня в семье до школы называли, а Софьей, как записал папа, стала, когда пошла в школу в селе Кок-Чыраа, где была восьмилетка. Там жила бабушка, мамина мама – Кокен Ыдамчык, которая очень красиво пела, импровизировала. В Кок-Чыраа мы переехали, когда мне исполнилось семь лет.

Пришлось идти сначала в подготовительный класс, его в сельской национальной школе было не миновать, даже если читать и считать уже умел. А я умела: уже к шести годам хорошо читала, во всю стихи наизусть рассказывала. Это благодаря маме.

В селе Кара-Тал детского садика не было, и мама часто брала меня с собой на работу – в начальную школу. Пока она вела уроки, я тихонько сидела за партой и незаметно всему выучилась. Старшие девочки-четвероклассницы на переменках подсовывали книги, экзаменовали меня и удивлялись: «О, она читает!»

Школьный стиль

– Школьные учителя – кем они были для вас?

– Всем. Примером. Законодательницами мод. Мы смотрели на них, как на образец.

Тогда занимались с детьми от души, были учителями всегда. И в школе, и вне ее. Сейчас, не так, к сожалению.

После родителей мой следующий главный учитель – Кертик-кыс Допчут-ооловна Салчак, педагог начальных классов. Я на нее во все глаза смотрела, любовалась ею. Такая красивая, волосы густые, черные, в две косы заплетенные. В те времена национальную одежду никто не носил, ходили в европейской. А Кертик-кыс Допчут-ооловна – в стилизованной, с тувинским орнаментом, юбке, кофточке – отличалась от всех.

И такая талантливая: учила нас петь, танцевать, стихи со сцены читать. Мне эти занятия больше всего в школе нравились, и с подготовительного класса до окончания десятилетки была постоянной участницей конкурсов и фестивалей самодеятельности.

На полтора года моей школой стал противотуберкулезный санаторий. Когда всем ученикам сделали пробу Манту на туберкулез, забыла о предупреждении, что руку мочить нельзя, и она распухла. А в то время строго было, здоровью детей уделяли очень серьезное внимание. И меня сразу же отправили в противотуберкулезный санаторий – в Тандинский район, неподалеку от села Балгазын. Там четвертый класс и окончила.

И воздух, и место, и сам санаторий – красота! Тогда много денег на бесплатную медицину выделяли, кормили – просто на убой. Каждый день – сливочное масло, нас заставляли обязательно съедать свою порцию. Рыбий жир – обязательно. А я его не любила и незаметно выливала противный рыбий жир в суп, доедать который не требовали.

Санаторная школа – очень хорошая. Чему только нас ни учили. Очень интересно, мы и пели, и танцевали. Кого там только ни было: дети из самых отдаленных мест Тувы. Сначала меня очень удивили разные тувинские диалекты: западные, восточные, певучие тоджинские, кунгуртугские. Тогда впервые ощутила, какие мы все разные, и на детском уровне поняла, что это – не препятствие для того, чтобы дружить. Мы очень дружно жили.

А воспитатели, врачи, медицинские сестры, в основном, были русские. В сельской школе в начальных классах преподавали на тувинском, а в санаторной школе я научилась грамотно говорить по-русски.

Когда вернулась домой, с пятого по восьмой класс нашей классной руководительницей была преподаватель биологии и географии Алевтина Чадамбаевна Уйнук, мама Кара-Кыс Донгаковны Аракчаа, ученой, которая была самым первым депутатом Государственной Думы от Тувы.

Алевтина Чадамбаевна была для меня образцом стиля. Суперовая учительница: спортивная, подтянутая, стильная. В шляпе, в модных брючках приезжала за три километра из Шагонара в Кок-Чыраа на велосипеде. Приглашала нас к себе домой: беседовала на жизненные темы, учила даже тому, как правильно нож и вилку держать.

Ориентир в жизни

– Как состоялся выбор профессии?

– Когда окончила десятилетку, а в девятом и десятом классах училась в шагонарской школе № 2, растерялась: не знала, куда поступать. Год проработала в Доме культуры города Шагонара методистом: занималась агитбригадами.

Работала там с интереснейшими людьми. Биче-кыс Даваа, мама нынешнего председателя Верховного Хурала Кан-оола Даваа – добрейшей души человек, с красивым от природы голосом. Она всегда была жизнерадостной, и куда бы мы ни приезжали с концертами, ее все и везде уважали, встречали нас всегда с хлебом-солью. Сейчас про таких людей говорят – позитивная.

Супруги Моховы стали для меня ориентиром в жизни. Смотрела на них и думала: как здорово, когда муж и жена занимаются общим делом, живут творческой жизнью. Илья Мохов и на баяне, и на саксофоне играл, писал песни. Его жена Анна Мохова – дирижер-хоровик, окончила Кызылское училище искусств, ныне Кызылский колледж искусств. Творческая семья, преданная делу, они до сих пор работают в культуре, наши ветераны.

Сообщение в газете «Тувинская правда» увидела совершенно случайно: объявляется набор тувинских студентов в Государственное музыкальное училище имени Гнесиных. Решила попробовать себя: а вдруг получится поступить и учиться в Москве?

Мы жили в селе Кок-Чыраа в двухквартирном доме, за стеной – семья Бирилей. Луиза Бирилей тогда еще в школе училась, сегодня она – Заслуженная артистка Республики Тыва Луиза Мортай-оол. Предложила Луизе поехать на прослушивание вместе, и ее отец отвез нас в Кызыл.

Приехали. Желающих попасть на курс актеров музыкальной комедии – человек двести, а набирали только пятнадцать: специальная тувинская группа актеров музыкальной комедии.

Отбор – двойной. Сначала пели и танцевали перед республиканкой комиссией. Волновалась – жутко, но прошла. А впереди еще более серьезное испытание – второй тур, приедут московские педагоги, из отобранных республиканской комиссией будут выбирать пятнадцать счастливчиков.

В республиканской комиссии была преподаватель по вокалу Серафима Андреевна Калинина. Она сразу сказала: «Если не пройдешь второй тур, сразу поступай ко мне – в Кызылское училище искусств. Я обязательно возьму тебя в свой вокальный класс».

Потом москвичи приехали. Снова поем, танцуем в музыкально-драматическом театре. Вокал – прошла. Танец – только начала, как сразу посадили: «Спасибо, достаточно». «Ну, все, – думаю, – вылетела». Сижу в скверике у театра, жду результатов, особенно ни на что не надеясь. Мне кричат: «Ты что сидишь, список уже вывесили, ты в нем – первая!»

Побежала в театр: и правда – приняли. И Луизу – тоже. Ура! Так в 1982 году стала студенткой Государственного музыкального училища имени Гнесиных.

Только проучилась я в Гнесинке недолго – всего полтора года. И вылетела из училища.

На колени? Ни за что!

– Признавайтесь честно, Софья Дакпай-ооловна: причина вылета из Гнесинского училища?

– Признаюсь честно: антиобщественное поведение, недостойное звания советской комсомолки. В общежития училища я с парнями подралась.

– Круто. И кто же победил: парни или вы?

– Да я только одного пнуть успела, как нас растащили.

У нас в группе отношения с самого начала были сложные. Представьте, пятнадцать соплячек и сопляков, таких разных, из разных сел республики, собрав в тувинскую студию будущих актеров музыкальной комедии, забросили в Москву – в совершенно другую культуру, образ жизни.

Парни этого сначала не поняли и пытались нами, девушками, командовать: мол, мы должны только с ними общаться, и на занятиях, и в свободное время. Даже на дискотеках запрещали с другими ребятами танцевать. И друг с другом у них тоже сложные отношения были на почве ревности.

В тот вечер устроили в общежитии проводы одного из наших ребят – его прямо из училища в армию забирали. Конечно, все выпили: кто поменьше, кто побольше. Студенческие посиделки в общежитиях без этого, к сожалению, не обходились. Каждый, кто студентом был, это знает.

Подвыпив, парни стали задирать виновника торжества, кидаться на него. А я такая – комсомолка, активистка: как так, человека обижают, надо заступиться. И ввязалась в мужскою потасовку.

Шум от этой драки получился большой – на все училище. Началось разбирательство: собрали комсомольское собрание тувинской студии плюс педагоги. И так все обернулось, что главным виновником и самой отъявленной хулиганкой оказалась Софья Кара-оол.

Конечно, с моей стороны некрасиво получилось: не к лицу девушке драться. Но когда парни на собрании стали выступать, мол, она такая-сякая, у меня волосы дыбом встали. Всю вину на меня свалили, хотя все в той вечеринке в общежитии участвовали.

Всякую чушь стали придумывать: что я с еще одной нашей студенткой в парке имени Горького скрывалась в кустах с иностранными журналистами. Такие позорные речи звучали, что мне даже стыдно стало за тех, кто их произносил: «Нас в Москву послала Родина, нам такие не нужны!»

– И какие же тайны Родины студентка Кара-оол выдавала иностранным журналистам в кустах парка имени Горького?

– Да я тогда ни одного иностранного журналиста и в глаза не видела! Впервые познакомилась с ними только лет через двадцать после этого собрания – в Чадане, на фестивале живой музыки и веры «Устуу-Хурээ», когда он уже международным стал.

А тогда, слушая речи студентов-земляков, поражена была: неужели все – ангелочки, только я одна такая плохая? Одни выступают, а другие молчат, и никто не заступился. Никто.

А потом Софья Михайловна Гутманович, преподавательница мастерства актера, говорит: «Умоляйте простить, вставайте на колени!» На колени? Ни за что! Хлопнула дверью и ушла. Собрание постановило: ходатайствовать об исключении из училища.

Педагог по вокалу Елена Константиновна Акимова, другие педагоги, ходили к директору училища Евгению Георгиевичу Мухину, просили не исключать: это наша самая перспективная ученица. Директор: «Пусть сама придет и попросит». Не пошла. Ни просить, ни каяться не стала.

Мой пожизненный гуру

– Обида до сих пор осталась?

– Нет. И знаете почему? Хорошо, что меня из Гнесинки пнули. Благодарю Бога за это. И Игорь тоже благодарит. Потому что иначе бы мы с ним не встретились.

И тогда бы вся жизнь моя по-другому повернулась, с дипломом актрисы музыкальной комедии крутилась бы в театре в массовке или на вторых ролях. А я этого не хочу. Сейчас я нашла свое дело: пою по-настоящему, с серьезными оркестрами, на больших сценах. Хотя шла к этому очень долго.

И если бы не Игорь, такой Софьи не было бы. Он так много сделал для меня, вложил в меня.

Игорь – еще один мой учитель. Мой пожизненный гуру.

– Где вы встретились со своим пожизненным гуру?

– В Кызылском училище искусств. Я ведь после неудачной Гнессинки вспомнила слова Серафимы Андреевы Калининой и продолжила учебу у нее – лучшего в Туве педагога по вокалу. Серафима Андреевна – очень значимый в моей жизни человек, многому у нее научилась: и в певческом, и в человеческом плане. У нее многие известные вокалисты учились: Народная артистка России Надежда Красная, Заслуженные артисты Республики Тыва Эльвира Докулак, Сергей Сокольников.

Удивительной женщиной была Серафима Андреевна. Так меня любила, что говорила: «Если бы ты была сиротой, я бы тебя удочерила». Она действительно была для нас, как мама. Испечет дома кучу пирожков и принесет студентам. Всегда переживала за нас, помогала в трудные минуты.

А Игорь вошел в мою жизнь в 1988 году. Я училась на втором курсе училища искусств, Игорь – на первом. Только когда он первый раз постучал, его не впустила.

Дело было так. Я в общежитии в комнате стираю и одновременно пластинку слушаю – оперную партию. Всегда так делала, чтобы время зря не терять.

Стук в дверь. Открываю. Стоят двое: Игорь Дулуш с гитарой и его друг Октябрь Саая – в качестве группы поддержки. «Можно к тебе?» «Нет!» «А почему?» «Очень занята, оперу слушаю». И закрыла дверь.

Слышу: они на кухню пошли, играют там на гитаре, поют, хотят меня песнями из комнаты выманить. Не выхожу, у меня – свое: гордо арии слушаю, я же серьезной классикой занимаюсь, а они тут со своей несерьезной гитарой мешаются.

Только гитара Игоря мне очень скоро понадобилась. Активисткой была, по комсомольской линии отвечала за работу культурно-массового сектора. К 29 октября – Дню рождения комсомола – мне поручили организовать концерт студентов. А Игорь был бардом, сам сочинял и пел песни. В училище он сначала занимался по классу фагота, потом – гитары, а закончил как гобоист.

Подошла к нему: помоги, выступи на концерте. Он согласился. Так началась наша дружба, очень быстро ставшая любовью.

– Фамилию вы оставили свою – девичью, как и положено артисткам, у которых должно быть только одно имя, ведь иначе их поклонники запутаются?

– Оставила, но и фамилию мужа к ней прибавила. Мы расписались в 1989 году, и с этого времени у меня официально, по паспорту, двойная фамилия: Кара-оол – Дулуш. Это не все знают, потому что на афишах, для краткости, и сегодня указывается только сценическое имя – Софья Кара-оол.

Свадьбу мы сыграли 15 сентября 1990 года, а отсчет времени, с которого мы – вместе, ведем с осени 1988 года. Так что в следующем – 2013 году – двадцатипятилетие нашей любви. А заодно – и наши юбилеи: обоим стукнет по пятьдесят.

Фанера – это не моё

– Главная черта вашего характера, Софья Дакпай-ооловна?

– Главная? Наверное, то, что я все-таки иду к своей цели и не останавливаюсь. Долго, трудно, но иду.

– А какова ваша цель?

– Петь по-настоящему. Не под фонограмму, а с живыми оркестрами. И так, чтобы действительно ощущать: твой голос нужен людям, дает им силу.

Помните, в девяностых годах все ударились в фонограмму, эта фанера все заполонила. Исполнители не только под записанную мелодию пели, но часто и под запись собственного голоса: просто открывали на сцене рот, изображая пение.

Я тоже пыталась петь под фонограмму: а что делать, если нет полноценного оркестра? Но не смогла, потому что это – не мое. Никакой энергетики.

Очень много времени прошло, пока дождалась возрождения живых оркестров.

Самое творческое время, когда бы только петь и петь, пришлось на самый конец восьмидесятых – начало девяностых годов. Разруха, люди – без зарплат, без денег – думали об одном: лишь бы выжить, не до искусства было, не до песен.

А люди искусства очень ранимые: не могут пережить свою невостребованность, ненужность. Чтобы как бы облегчить это состояние, поголовно пили. А это к хорошему не приводило – спивались. И умирали. Мы многих друзей-музыкантов в девяностых потеряли. Страшные годы.

Тупиковые мысли

– А как вы пережили эти годы перехода от недостроенного коммунизма к недоделанному капитализму, ломавшие не только весь привычный уклад жизни, но и людей?

– Ой, трудно. Это было что-то. Зачастую есть нечего было.

В 1989 году, когда еще студентами были, Игорь создал группу «Интернат». Мы впятером ютились во времянке, которую в центре Кызыла снимали. В одной комнатушке избушки-развалюшки вместе с инструментами и аппаратурой жили и репетировали. Игорь, его младший брат Тимур Дулуш, Октябрь Саая, Аян Монгуш, Мерген Хертек. И я – единственная девушка в группе, как мама для всех: готовила, кормила, чем могла, заботилась.

Потом нам с Игорем как семейной паре выделили комнатушку в общежитии училища искусств, два года в ней прожили. Потом жили в поселке Каа-Хем, потом снова общежитие – филармонии: одна комнатка, она же – место для репетиций, она же – кухня, она же – спальня, она же – место для приема бесконечных гостей, от которых в общежитии никуда не скрыться.

Гастролей не было, на серьезные концерты меня не допускали, хоть и работала в симфоническом оркестре. Игорь тоже не мог найти полного применения своим способностям.

Кругом – одни проблемы. И как будто облегчение находишь в алкоголе. Не скрываю: почти поголовное тогда увлечение им и нас коснулось. И вот ведь парадокс: на хлеб денег не находишь, а на бутылку всегда найдется.

Люди наивно думают: выпьют и снимут стресс, станет легче. Это обманчиво. Наоборот, это усложняет проблемы. И здоровью вредит. И очень много времени уходит впустую. За это время очень много можно было бы сделать.

Я чувствовала: уже не могу петь так, как прежде. Это конкретно чувствуется. Из формы сразу вылетаешь. А голос – это мой хлеб. Потерять голос – потерять все. И всю жизнь можно потерять, не только голос.

Но это так затягивает. Как болезнь. Я даже думала: «Ну, и ладно, пусть меня из этого общежития вперед ногами вынесут». Тупиковые мысли. Не выбраться.

Мы шли, шли, шли

– И как вы выбрались из тупика?

– В одиночку выбраться невозможно. Слава Богу, что у меня Игорь был. Мы друг друга поддерживали. А помогла нам вера. Вера во что-то, в какую-то важную цель жизни необходима. И у нас эта цель появилась – свет в конце туннеля.

Мы же с 1999 года фестиваль живой музыки и веры «Устуу-Хурээ» каждый год стали делать. И постоянно в голове мысли: надо проводить фестиваль, надо возрождать храм, надо построить, построить, построить. Надо в этой жизни что-то сделать.

– Вы верили тогда, что новый храм около руин разрушенного Устуу-Хурээ появится уже в 2012 году?

– Я лично – не верила, что он будет построен при нашей жизни. А Игорь – верил. А я просто шла за ним. Мы шли, шли, шли…

Но хотя главным правилом фестиваля всегда была не только живая музыка, но и сухой закон на все дни его проведения, с нами это не сразу произошло. С таким трудом делался каждый фестиваль, через такие трудности приходилось проходить, что поначалу после них у нас такие срывы бывали!

А сейчас: тьфу-тьфу-тьфу. Зачем пить, когда любимым делом занимаешься? Очень комфортно себя чувствую: солистка симфонического оркестра Тувинской государственной филармонии, солистка духового оркестра Правительства Республики Тыва.

У Игоря – фестиваль, Клуб живой музыки в Тувинской государственной филармонии, где он – директор.

Пустые лодки

– Зависть приходится ощущать?

– Приходилось. Люди же завистливы, что с этим поделаешь? Я это чувство не люблю. С детства. Родители так воспитали. Если у кого-то хорошо, всегда радуюсь. Игорь постоянно удивлялся: ты до сих пор, как ребенок.

Очень переживаю, когда люди завидуют и сами себя разрушают этим. Сплетничают, всякую ерунду начинают говорить о тех, кто добился успеха. А чего завидовать, ведь успех только трудом достигается. И я таких людей уважаю. Вот Конгар-оол Ондар через сколько трудностей прошел, чтобы стать знаменитым хоомейжи. Сайнхо Намчылак сколько преодолевает, чтобы постоянно поддерживать свою известность авангардной певицы – одна, за рубежом.

И про нас чего только ни болтают. И пьяницы, мол, и наркоманы. Да, мы пили в свое время, но это – в прошлом. И счастливы, что вовремя остановились. А что наркоманы, а Игорь – даже наркобарон, так нам просто смешно это слушать.

Раньше эти сплетни с болью воспринимала. А сейчас на сплетников смотрю, как на пустые лодки. Плывут по волнам неведомо куда, потому что пустые.

По молодости очень обидчивой максималисткой была, а сейчас уже научилась прощать. Все-таки к этому, кажется, пришла. Какой толк обижаться, кого-то ненавидеть? Только себе во вред.

Тот и отец

– А вам ведь действительно можно позавидовать – не черной, а белой завистью: четверть века вместе, не каждой семейной паре такое счастье выпадает.

– Я тоже так считаю: это большое счастье. 25 лет вместе – это немало. Некоторые быстро разбегаются. А надо до конца идти вместе, и все вместе решать. Что бы ни происходило. Всякое происходило, но мы всегда держались друг за друга.

– И никаких семейных споров?

– О, спорим, да еще как! На профессиональные темы: о гармонии, аранжировке. Игорь – хороший аранжировщик, аранжирует для меня песни. «Хондергейим», например. Он несколько вариантов выдает, мы выбираем, спорим. Но всегда приходим к одному – общему – мнению.

– В чем секрет такого единства?

– Большой плюс для семьи, когда муж и жена одним делом занимаются. Наше общее дело – музыка, она нас объединяет. И секрет – в этом.

Наше счастье, что и сына вырастили увлеченным человеком – музыкантом.

Мы ведь с Игорем познакомились уже зрелыми людьми: обоим – по двадцать пять лет, у каждого за спиной – своя жизненная история, ребенок. У него – первый брак и развод, еще до встречи со мной, дочка Ира от этого брака. У меня – сын Найыс. Я с его отцом брак не оформляла. Его сейчас уже в живых нет, рано ушел из жизни.

У Иры и Найыса – один год рождения: 1986. На свет появились с разницей в один месяц: она – 24 апреля, он – 25 мая. Игорь уже дедушка, дочка ему внука родила.

Когда мы поженились, Игорь сразу стал Найыску сыном называть, а он его – папой. Во время моей учебы Найыс жил в селе Хайыракан с моими родителями. Они не хотели его отдавать: «У вас в Кызыле с вашей жизнью артистической своего угла нет, что за жизнь трехлетнему ребенку в общежитиях и по съемным квартирам?» А Игорь в ответ: «Я – отец, и сын должен быть со мной, как бы трудно ни было».

О том, что надо еще куда-то бегать с бумагами и официально оформлять отцовство, мы тогда по молодости даже и не подумали. А когда Найыс учился в пятом классе, он заглянул в классный журнал и заметил, что отчество у него – другое. Спросил: «Папа, почему я – Романович, я ведь Игоревичем должен быть?» Игорь начал объяснять: «Случилось так, сынок, что отчество у тебя – по свидетельству о рождении».

А Найыска даже и не слушает: «Но ты же мой папа!» У Игоря – слезы на глазах. И после этого он твердо сказал мне: «Хватит, буду официально оформлять усыновление». Так и сделал.

Правильно говорят: кто вырастил, тот и отец.

Найыс, как и мы, Кызыльское училище искусств окончил, сейчас в симфоническом и духовом оркестрах работает, играет на ударных инструментах. И невесту выбрал из мира музыки – флейтистку. В оркестре играет, преподает в школе искусств. Ее и зовут, как меня в детстве – Алдынай. Я ее обожаю.

Раньше смотрела на Алдынай и мечтала о такой невестке: такая хорошая во всех отношениях девочка, воспитанная. И очень обрадовалась, когда Найыс именно ее и выбрал, хотя я ему никогда ни слова о своей мечте не говорила. У нас так на роду заведено: в личную жизнь детей не вмешиваться. Когда родители вмешиваются в жизнь молодых, медвежью услугу им оказывают.

Сожжённая деревня: песня нашей боли

– Самый трудный концерт?

– Самый трудный – в эмоциональном плане – перед земляками, которые пережили трагедию уничтожения своей деревни, попавшей в зону водохранилища Саяно-Шушенской ГЭС, и вернулись в родные места, чтобы вновь ее отстроить.

Какие-то очередные выборы в 2003 году были, и нас – артистов – кинули в Кок-Чыраа. Никакого клуба, концерт давали прямо в жилом домике: спальня, кухонька. Зрители – человек тридцать – в спальне сидят, а я из кухни выхожу в проем двери и пою.

Когда запела «Кады чор сен, авай!» – «Ты всегда со мною, мама!» Ростислава Кенденбиля, женщины заплакали. Так и проплакали до конца концерта: зрители – в зале-спальне, я – за кулисами, в кухне. Потому что трагедию переселения мы вместе пережили, потому что все они знали мою маму, которая этого не перенесла.

– Переселение из зоны затопления – отдельный, никем детально не описанный кусок истории Тувы.

– Это такой кусок! Это страшный кусок. Когда твою деревню на твоих глазах топят и сжигают – это так тяжело. И это навсегда со мной останется.

1986 год, я как раз Найыску родила. Из зоны затопления – Старого Шагонара, из нашего села Кок-Чыраа – стали людей выселять.

Квартиры в Новом Шагонаре на всех не успели, не смогли построить, и некоторые сидели в своих домах и ждали. Мы – тоже. А воду уже стали подпускать. Подвал откроешь – вода. Чтобы к бабушке на соседнюю улицу дойти, резиновые сапоги надеваешь.

И горят дома. Как в фильмах про войну. Кто не смог, не успел свой дом вывезти – жгли. Наш дом отец не дал сжечь, вывез – по бревнышку, по досточке. В результате от всей деревни только стены бани остались: ее ничем не могли взять, из камней была построена.

Как не хотели люди уезжать из родных мест! Старым особенно было тяжело. В конце концов в селе только один упорный старик остался, все отказывался ехать, еле-еле его вывезли.

Брат тогда в армии был. Мы переселялись впятером: папа, мама, бабушка, я с грудным Найыской на руках. Сын плачет, бабушка плачет…

Нас отправили в село Хайыракан – в двухквартирный дом, квартиры в Новом Шагонаре нашей семье не хватило.

Кок-Чыраа благодатным местом был. Чернозем, сено два раза в год можно было косить. У нас огород был шикарный, куры, овцы, много коз. А в Хайыракане – песок. Землю и навоз привезли, огород кое-как посадили. А скот бесполезно было держать: сена не хватало, да и воровать коз и овец стали. Отцу пришлось весь наш скот заколоть. Обнищали: ни козьего молока, ни мяса. Работы никакой нет, все места местными жителями заняты, а мы – чужие.

И приняли нас плохо, как чужаков. В магазин придешь – хлеба не достается, его даже прятали от нас. Папа, у него была машина-инвалидка, в Новый Шагонар за хлебом ездил.

И в Новом Шагонаре – не лучше. Если дерево выкопать и на новом месте посадить – не каждое приживется. А тут – люди. Их от родных мест оторвали, кинули в многоэтажки. А чем им там заниматься без скота, огородов? И люди начали спиваться, умирать.

Это была трагедия для народа. Такое делать нельзя!

И ведь все зря. Мы в девятом и десятом классе писали сочинения, как нас учили: будет построена ГЭС, и Шагонар станет прекрасным городом-портом у рукотворного моря, а по морю будут плыть белые корабли. Но никакого моря не получилось, просто какая-то лужа. До нашей деревни эта лужа даже не дошла.

Моя бедная мама все время мечтала вернуться в Кок-Чыраа. Даже статьи писала в районную газету «Улуг-Хем»: земляки, давайте вместе восстанавливать наш родной поселок, давайте возвращаться. Ей это не удалось. Маму очень подкосило это переселение, и через шесть лет после него – в 1992 году – она ушла из жизни. Ей было всего 53 года.

Только после смерти мамина мечта сбылась: она вернулась из Хайыракана в Кок-Чыраа – похоронена на сельском кладбище, на холме. А через семь лет после мамы не стало папы, он похоронен в Хайыракане.

Постепенно люди стали понемногу возвращаться в Кок-Чыраа, строиться неподалеку от сожженной, уничтоженной деревни – на склоне. Сейчас там уже около тридцати домов. Люди там хорошо живут.

– Песня «Моя деревня», которую вы с группой «Интернат» исполняли в начале девяностых, как раз об этой человеческой трагедии?

– Да. Игорь, когда увидел в конце восьмидесятых годов, как живут переселенцы, когда услышал их рассказы, ужаснулся. И написал для меня песню «Суурумну»– «Моя деревня». Это песня нашей боли.

Жаль, что клип песни не сохранился. Мы специально в середине девяностых годов ездили снимать его на месте уничтоженной деревни. В ГТРК «Тыва», где делали запись, пообещали, что она будет храниться в архиве, войдет в золотой фонд тувинского телевидения. А потом оказалось, что клип просто стерли: экономили пленку и поверх песни записали что-то другое.

Диапазон души

– Певицы, которые для вас – идеал?

– Классические – Мария Каллас, Елена Образцова, Мария Биешу, Монтсеррат Кабалье. Блюз – Дженис Джоплин. Джаз – Элла Фицджеральд, Лариса Долина, Ирина Отиева.

– Любимые композиторы?

– Беллини, Пуччини, Чайковский, Римский-Корсаков, Дворжак, Шуберт, Шопен, Бетховен, Бах.

Джерри Херман, его «Hello, Dolly!», получившую мировую известность после исполнения Луи Армстронгом, всегда на подъеме пою.

Джорджа Гершвина обожаю: колыбельная Клары из оперы «Порги и Бесс», «Рапсодия в блюзовых тонах».

– На каких языках поете?

– На русском, тувинском, итальянском, английском. На французском хочу выучить «Хабанеру» из оперы Жоржа Бизе «Кармен». Я ее на русском пока пою:

«У любви, как у пташки, крылья,

Ее нельзя никак поймать.

Тщетны были бы все усилья,

Но крыльев ей нам не связать».

У меня – лирико-драматическое сопрано, а Кармен – это классическая партия для меццо-сопрано, но она подходит к моему темпераменту, поэтому взялась за нее. Мечтаю еще каватину Розины из оперы Джоаккино Россини «Севильский цирюльник» исполнить.

– Диапазон вашего голоса?

– В ариях мои самые рабочие ноты – «соль», «ля» второй октавы, иногда – «си». Низкие ноты особенно не употребляю. А распеваюсь от «ми» малой октавы до «до» третьей октавы.

– Это же две трети клавиатуры фортепиано – такой огромный диапазон. Как бережете свой уникальный голос: сырые яйца пьете?

– Никак не берегу, и сырые яйца не пью. Мороженое ем, из холодильника все ем. Если от Бога дано, то, думаю, ничего не сделается.

Только однажды голос посадила – по молодости, когда государственный экзамен в училище сдавала. Большую нагрузку на высоких нотах на связки дала. А сейчас уже знаю, как надо их беречь во время пения.

– Без микрофона петь можете?

– Да. Это несложно. В Клубе живой музыки в филармонии мы делали акустические концерты с симфоническим оркестром. И он меня не заглушал. Оперные певцы ведь раньше без всяких микрофонов пели. У оперного певца главное – сила голоса.

– Какой музыкальный стиль вам ближе?

– Стиль – не важен. Главное – хорошая музыка. Классика, народные песни, джаз, блюз. Выбираю произведения, в которых могу передать состояние души.

– На каком исполнении больше всего заводитесь?

– Завожусь? Андрей Петров – песня из кинофильма «Человек-амфибия»:

«Эй, моряк, ты слишком долго плавал,

Я тебя успела позабыть.

Мне теперь морской по нраву дьявол,

Его хочу любить!»

Какой курс, деточка?

– Как разучиваете свои партии?

– Сначала – ноты с текстом. Раньше брала их и пластинки с записями в музыкальном отделе республиканской библиотеки. А сейчас – Интернет, великая вещь, все нахожу там.

Записи слушаю только в хорошем исполнении. И в разном: сравниваю особенности лучших оперных певиц.

Вот, например, опера Джакомо Пуччини «Мадам Баттерфляй», ария Чио-Чио-сан:

«В ясный день желанный

Пройдет и наше горе.

Мы увидим в дали туманной

Дымок, вот там, на море».

Трудная ария. Я ее сразу на итальянском разучивала, поэтому очень внимательно прислушивалась к произношению: к каждому звуку. Слушала Марию Калласс, Марию Биешу, признанную на международном конкурсе в Японии лучшей Чио-Чио-сан мира.

Потом – по нотам, под фортепиано. Я на бас-гитаре лучше играю, чем на фортепиано. Но приходится заниматься самой, потому что репетитора у меня нет.

А репетитор необходим, ведь иногда певец сам себя не слышит, не в ту ноту попадает. Раньше Серафима Андреевна Калинина была моим репетитором, но она в 2004 году ушла из жизни. Без нее тяжело.

От концертмейстера тоже много зависит. Он должен вместе с тобой дышать, вы должны друг друга чувствовать. У меня очень хороший был концертмейстер, когда в училище искусств училась – Елена Фирсова. Она замечательно на фортепиано играла, а ее отец был баянистом. Так жалко, что она молодой умерла.

Когда на втором курсе училась, мы втроем – Серафима Андреевна, Леночка и я – поехали в Красноярск, в институт искусств – на прослушивание к профессору Екатерине Константиновне Иофель, у которой баритон Дмитрий Хворостовский учился.

После прослушивания Екатерина Константиновна спрашивает Фирсову:

«Какую консерваторию, вы, окончили, деточка?»

Леночка отвечает: «Кызыльское училище искусств».

Удивилась: «Да? И такой хороший концертмейстер. Если захотите работать у нас в институте, приезжайте».

Потом мне: «Какой курс, деточка? Второй? Через два года, когда окончите училище, обязательно приезжайте ко мне – на кафедру сольного пения и оперной подготовки».

Серафима Андреевна так хотела, чтобы я после училища поехала в Красноярск к Иофель. Не послушалась ее, не поехала.

– Почему же не послушались, отказавшись от судьбы Дмитрия Хворостовского?

– Любовь.

Но высшее образование мы с Игорем все равно получили, хоть и в сорок восемь лет. Всей семьей – вместе с сыном Найысом – окончили Восточно-Сибирскую государственную академию культуры и искусств. И 18 апреля 2012 года нам и еще тринадцати тувинским музыкантам торжественно вручили дипломы – в Национальном музыкально-драматическом театре.

Очень благодарна декану Тувинского филиала ВСГАКИ Вере Александровне Кошкар-оол, всем преподавателям, особенно Заслуженному деятелю искусств Республики Тыва Петру Николаевичу Казимиру, Заслуженному деятелю искусств России, профессору Валерию Александровичу Симонову.

Мне было очень интересно учиться, потому что знания получала осознано. Оказалось, что в зрелом возрасте гораздо полезнее стать студенткой, чем в молодости.

Открыть себя

– Слава ведь тоже пришла к вам уже в зрелом возрасте – на пятом десятке лет.

– Слава – это громко сказано. Настоящее признание, мне кажется, только еще приходит. Многие только сейчас открывают меня. Да и сама себя только сейчас открываю.

Оказалось, например, что еще и актрисой могу быть. Это открытие состоялось благодаря Айлане Чадамба, Заслуженному работнику культуры Тувы и России, бессменному режиссеру кызыльского Театра юного зрителя, по приглашению которой с 1 сентября 2003 года работаю в ТЮЗе педагогом по вокалу. Мы ставим с детьми театрализованные концерты, новогодние шоу, музыкальные спектакли: «Урико-Химеко», «Бременские музыканты», «Мой друг – Золотой олень».

А в 2011 году Айлана Леонидовна предложила мне и самой сыграть роль шаманки в спектакле «Мой друг – Золотой олень», созданном по мотивам сказок тувинцев-тоджинцев. Дебютировала в Кызыле, а продолжила в Москве.

8 ноября 2012 года ТЮЗ с этим спектаклем выступил на сцене Московского государственного академического детского музыкального театра имени Натальи Сац. И стал лауреатом девятого Всероссийского фестиваля детских, юношеских и молодежных музыкальных спектаклей «Синяя птица».

– Вы так много рассказывали о роли учителей в своей жизни, а самой быть педагогом сложно?

– Да, трудно быть педагогом, потому что учителя – очень значимые люди в жизни человека. И Айлана Леонидовна Чадамба – еще один важный человек в моей судьбе. До ее уровня мне еще расти и расти, многому у нее учусь, ведь она всю жизнь с детьми работает и прекрасно знает их.

Радуюсь, что не зря преподаю: тюзовцы активно запели, побеждая в вокальных конкурсах: Ксения Коновалова, Владимир Москвин, Уран-оол Стал-оол, Дарья Намдак, Милана Могедир, Анастасия Забоева.

Наши выпускники, окончив высшие учебные заведения, работают в Национальном театре Республики Тыва: Станислав Ооржак, Уран-оол Стал-оол, Моге Ооржак. Моге Ооржак в школьные годы снялся в фильме «Колесо» Владимира Копуша, а в нынешнем году на экраны вышел фильм «Орда» Андрея Прошкина с его участием.

Радует, что наши ученики выбирают творческие профессии: Анастасия Братилова сегодня учится в Санкт-Петербургском университете культуры и искусств – будущий режиссер массовых зрелищ, Дарья Намдак поступила в Кызылский колледж искусств – духовое отделение по классу кларнета.

Пропавший страх

– Страх сцены приходилось ощущать?

– Да. Раньше перед выступлениями у меня постоянно были мандраж, страх перед залом, поэтому и не могла раскрыться на сцене. А сейчас выхожу на сцену и все забываю. Когда не видишь зал, не различаешь лица, это и есть самое-самое погружение в музыку.

Страх пропал после Волгограда. В мае 2005 года в этом городе-герое проходил Международный фестиваль духовой музыки, посвященный шестидесятилетию Победы. Участвовала в нем с муниципальным духовым оркестром города Абакана под управлением Андрея Штарка. Оркестр принимали на «ура».

Получила свой первый международный диплом за исполнительское мастерство и, наконец, поверила в себя. Ведь если сам в себя не веришь, как ты можешь зажечь людей?

В дипломе написали: «Софья Кара-оол, г. Абакан, Республика Хакасия», так как не знали, что я из Тувы, ведь пела в сопровождении хакасского оркестра. Когда вернулась домой, очень быстро – в 2006 году – получила звание «Заслуженная артистка Республики Тыва». Мне сказали: «Чтобы Хакасия не опередила».

Через пять лет – в августе 2010 года – все повторилось: в Орле, тоже в честь юбилея Победы, состоялся открытый Международный фестиваль-конкурс духовых оркестров «Фанфары первого салюта». На него уже поехала с духовым оркестром Правительства Республики Тыва под руководством Тимура Дулуша.

– Кроме Волгограда и Орла, где еще приходилось петь?

– Москва, Красноярск, Абакан, Улан-Удэ, Рига, Таллин, Каунас, Кипр. И, конечно, Кызыл, районы республики.

– В районах не халтурите?

– Нет, никогда. Мы нигде не халтурим, полностью отрабатываем: и оркестр, и солистка.

– С оркестром петь сложнее, чем в сопровождении только фортепиано?

– Намного сложнее. У каждого оркестранта – своя музыкальная партия. Пока разучиваю свою сольную партию, музыканты учат свои. А потом мы все это вместе соединяем – так, чтобы стать единым организмом.

И здесь очень многое зависит от дирижера. У каждого дирижера – свой характер, своя манера. А спорить с ним нельзя, потому что дирижер в оркестре – бог.

Мне повезло: с такими нашими корифеями работала. Успела застать Бориса Нухова. Училась на втором курсе, тогда симфонический оркестр был при гостелерадиокомпании. И меня туда на практику отправили.

Разучивала с ними «Ариозо матери» Анатолия Новикова из кантаты «Нам нужен мир»:

«Все люди спят. Но мать не спит сейчас.

И не смыкает мать усталых глаз.

Была война. Был сын убит в бою,

Прикрыл он сердцем Родину свою».

На пятерку практику сдала. Это ариозо и сейчас исполняю.

Потом с Виктором Тока, с Леонидом Каревым работала. Валерий Ондар, Алексей Салчак, Эрес Тартан-оол, Тимур Дулуш. Мне очень нравится и с засаянскими дирижерами работать: Петр Казимир, Валерий Симонов, Вячеслав Инкижеков, Андрей Штарк.

– Неверную ноту приходилось брать?

– Бывало, всякое бывало.

Дело – в шляпе!

– Ваши длинные косы – рекомендация стилиста?

– Шутите: какой стилист? Я сама себе стилист. А длинные волосы – это просто практично. Раньше стрижки делала, но у меня волосы очень быстро растут, поэтому, чтобы постоянно в парикмахерскую не бегать и время зря не терять, решила не стричься.

Или косы заплетаю, или распускаю волосы, или наверх в пучок собираю. А когда надо сделать особенно красивую прическу, выручает Омак Донгак, танцор ансамбля «Саяны», только он мастер с моими волосами справляться. И так быстро-быстро прическу делает. А однажды в Абакане пошла в парикмахерскую, так два парикмахера с двух сторон держали мои волосы и не знали, что с ними сделать.

– Заметила, что шляпы с полями – важный и постоянный элемент вашего семейного имиджа. У кого их больше: у вас или у супруга?

– У Игоря – больше, три: черная с маленькими полями, черная с большими и черная кожаная. У меня – две: черная и белая.

Шляпа с полями – самый отличный классический головной убор. Все дело – в шляпе!

– Блюдо, которое готовите лучше всех?

– Мясные блюда у меня очень вкусные получаются: манты, бешбармак, плов. На первых фестивалях в Чадане постоянно что-то варила – целыми котлами на костре, чтобы музыкантов накормить. А сейчас меня уже берегут, готовкой не загружают. Больше своим делом занимаюсь – пою.

Торты не пеку, и не бралась никогда. К сладкому с детства равнодушна, фрукты люблю.

– Вы примерная хозяйка?

– Нет, не идеальная, признаюсь. Вот на ванну накопила, чтобы старую обшарпанную заменить. Так ванна до сих пор посередине комнаты стоит: времени не хватает на ее установку.

У нас ведь своя квартира – большая комната, она же кухня и прихожая, и маленькая спальня – только пять лет назад появилась благодаря Министерству культуры. И это такое чудо – не общежитие, а свое отдельное жилье!

Мебели у нас – минимум, а в спальне я устроила маленький буддийский алтарь. Утром обязательно разбрызгиваю чай на девять сторон. Очень благодарна покойной маме Игоря – Даш Быйымбаевне Дулуш: она всему этому меня научила. Я же атеисткой была: Ленин, партия, комсомол. Мои мама и папа такие же были. А свекровь традиции знала, дала духовное направление.

Чувствовать себя нужными

– Главное, что вы приобрели в жизни?

– Приобрели храм, всем миром при нашей жизни построенный. Приобрели опыт – как делать фестиваль «Устуу-Хурээ».

– Что дал вам фестиваль?

– Очень много. Друзей. Самое большое наше богатство – друзья со всей России, со всего мира: Паша Чесноков, Настя Минина, Сергей Кулик, Эдуард Лазовский, Роман Летов, всех не перечислить. Они этим живут, ждут лета: скорее бы в Туву на фестиваль! И мы чувствуем себя нужными.

Знаю, куда бы ни поехала по России – везде друзья. Везде примут.

Фестиваль «Устуу-Хурээ» – это благородное дело. Важная миссия по объединению людей. Храм нужен людям? Нужен. Музыка нужна? Нужна. Она только облагораживает. И объединяет. Язык у нее один, ее все понимают.

Человек, услышав хорошую музыку, меняется. Так же, как прочитав хорошую книгу, посмотрев фильм. Я, например, после «Мастера и Маргариты» долго не могла другие книги читать, а после «Легенды о Нараяме» другие фильмы смотреть. Когда с шедеврами сталкиваешься, не хочется переключаться на другое – уровнем ниже.

– Ваша тревога?

– Здоровье Игоря, у него больное сердце. В июне, когда шла подготовка к открытию храма, он иногда по два раза в день из Кызыла в Чадан – туда и обратно – ездил. Сам за лопату хватался, чтобы пример подать.

Храм торжественно открыли, как и запланировали: 23 июля 2012 года – в день открытия четырнадцатого фестиваля живой музыки и веры «Устуу-Хурээ». Но нынешний фестиваль Игоря очень подкосил, хоть он и не показывал виду, только таблетки глотал.

А сейчас и в филармонии проблем много. И все время плохо с сердцем. Но он не такой, чтобы дома сидеть. Он без работы не может, отдается ей полностью. До конца будет делать, не бросит.

– Что еще не спето?

– Очень многое. Но больше всего хочу восстановить уже спетое: песни Игоря, которые мы раньше исполняли. Это очень хорошие песни. Так жалко, что сейчас он перестал творить как композитор: захлестнула работа. В филармонии, на фестивале продвигает разную музыку, авторов, исполнителей, а на свое не хватает времени.

– Почему у вас самой до сих пор нет своего диска, ведь не каждый может услышать Софью в живом исполнении?

– Это очень больная тема для меня. У меня, наверное, у единственной нет диска.

Пою ведь только в сопровождении живого оркестра, и если ехать куда-то профессионально записываться, где столько денег взять на всех музыкантов? Но, наверное, и это когда-нибудь придет.

– Чем еще наполнена ваша жизнь, кроме музыки?

– Только музыкой. Везде. Всегда.