|
 «Если бы я не стала хореографом, я бы стала крутым ветеринаром», – Гульнара Чудиновских отвечает не задумываясь, как и вообще говорит обо всем: искренне, эмоционально. Статная белокурая женщина, голос с хрипотцой. Ее рабочий кабинет – зеркальный хореографический класс в Центре дополнительного образования Кызыла, со станками вдоль стен. Зеркала, огромные окна, в воздухе здесь – что-то непередаваемое: и так хочется переоблачиться, прильнуть к станку... Как когда-то в детстве.
МЯУ, СКАЗАЛА ТОМАСИНА
Кто хоть самую малость занимался танцами – поймет это чувство, которое испытываешь, глядя на маленьких девочек в коротеньких юбочках, щебечущих в коридорах в ожидании своих «хореографинь». Гульнара Юрьевна – счастливый человек. Она занимается любимым делом. Её «Экспрессия» стяжает лавры на всевозможных конкурсах и в Кызыле, и в крупных российских городах. Анапа, Красноярск, Новосибирск, Москва… В копилке – более пятидесяти почетных наград. В следующем году ее скромной «самоделке», как она называет свое детище, исполнится десять лет. Пережили уже три выпуска – да и каждый год кто-то уходит, кто-то приходит. Гульнара Чудиновских через сердце пропускает каждую «потерю». В следующем году выпустится из школы и из ансамбля еще одна очень талантливая девочка – Катя Спирина, и педагог заранее уже переживает. «Хореографы долго не живут, – жалуется. – Правда-правда! Все это пропускать через себя нереально. Тем более, когда от тебя уходят такие дети, которые с тобой, считай, выросли...»
– Честное слово: животных люблю больше, чем людей. Всех прикармливаю, за что меня ненавидят в микрорайоне. Готовлю, хожу с ведерками, пристраиваю… Папа мой был охотник, у нас были собаки, я в их окружении воспитывалась. А дома у меня кошка. Сиамская. Подобрала ее я в филармонии. Концерт был на восьмое марта, и выбегает худая сиамская кошка: «Мяу!» Дети кидают ей конфеты, и она их ест. Меня это зрелище просто убило. Я отвыступалась, приехала домой – и не могу себе места найти. На другой день вызываю такси. Приехала, позвала – и вот она. «Мяу», – выбегает. Мне сказали: она же беременная! А это был рахит. Тонкие ножки и вот такое пузо. И с тех пор это моя любимая кошатина.
– Как звать?
– Томасина. Книжка такая есть про польскую кошку, которую бросили на вокзале, и она нашла хозяев. И потом, у меня есть такой критерий: если ты не любишь животных – я не буду с тобой общаться. То есть, буду, конечно, но… И та поговорка про то, что чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак, – это тоже про меня.
ОГРОМНЫХ ОКОН СУДЬБОНОСНЫЙ СВЕТ
– Гульнара Юрьевна, как вы попали в хореографию? Кто-то в семье танцевал?
– В семье не танцевал никто. Папа был заводской работник, но он великолепно играл на трех инструментах. Музыкант был от бога. Дома устраивались вечера, у бабушки был белый рояль – собирались, зажигали свечи… Мама – совсем другой человек. Ей это все противно, она этого не понимает. Два года она никому не говорила, что ее дочка поступила в институт культуры. Стеснялась. Она и поверила-то в меня только лет десять назад, когда награды пошли. А как всё случилось? Сейчас расскажу. Это было в моем родном Свердловске. Мы с папой шли из цирка. У меня были косички и гольфики. Он переводил меня через дорогу, и вдруг на нашем пути вырос огромный ДК. И наверху, на третьем этаже, в больших-больших окнах у станка прыгали девочки. Я замерла… Не спала всю ночь, не дала уснуть родителям: мне надо было туда. Мне сказали: нет, никакой хореографии (мама у меня медик). Но я прорыдала и ночь, и день. И меня повели. Наверное, если бы мы не шли в тот день через ту дорогу, всё сложилось бы по-другому. Хотя – себя я бы, конечно, всё равно нашла.
В общем, мне было пять лет, когда я попала в профессиональный хореографический коллектив «Калинка». Мне просто очень повезло. В нашем коллективе было 120 человек. Педагог – Раиса Петровна Молчанова – закончила Вагановское хореографическое училище. Была она, конечно, деспот. А в хореографии, знаете ли, по-другому нельзя. Если хореограф начинает разводить муси-пуси – всё, ничего не выйдет. Родители, которые годами наблюдают, как я преподаю, реагируют вполне адекватно. Да ведь и своих воспитанников я безумно люблю. Какие методы применялись, когда я училась? Ну, например, мой педагог, когда мы ногу поднимали на девлю-пэ, снимала булавку и держала. Это был, конечно, ужасный метод. Что я могу сделать? Могу крикнуть, шлепнуть. Однако же в Анапе (летом мы были там на фестивале «Step by step») профессор, который преподает мастер-классы, подошел ко мне и сказал: ну, вы с ними не как педагог, а как по фене ботаете. То есть, разговариваю я с ними как со своими родными детьми. А больше никак. Ни официального тона в хореографии нельзя, ни сладкого. Зато у нас отличная дисциплина. Нет такого, чтобы сегодня Света не пришла, завтра Таня.
– Малышей ведь, в основном, учиться танцевать отдают родители. А они думают: ой, скорее бы школу закончить и всё это дело бросить…
– Для меня это загадка. Да, есть дети, которые шесть лет отходили – а потом звонят и говорят: Гульнара Юрьевна, ну всё? Вот, сейчас 10-11 класс, а я плохо учусь, мама ругается, и я, наверное, брошу. Я этого не понимаю. Вроде, и танцует, и всё, конфетка уже – раз, и бросает. Я-то думала… Знаете, что вам скажу: когда твое тело начинает двигаться так, что тебе самой нравится и тобой восхищаются, – всё. Это наркотик. Ты подсела. Если бы мне сейчас предложили уйти куда-нибудь за миллион, например, зарплаты, – я не пойду.
– А вы когда почувствовали, что у вас начинает получаться?
– Помню, я прозанималась год, когда мне поставили танец «Чебурашка». Мне сшили большие уши, было тяжело и противно, я плакала и сказала маме, что больше сюда не приду. Мама пошла к преподавателю: ну что делать? забирать? А отбор был жесткий: Свердловск, детей много. Она сказала: нет, у вашей девочки уже всё получается. А на второй год я уже ни за что бы оттуда не ушла. Потом начался БАМ, родители мои переехали в Братск. В Братске был шикарный коллектив, нам дали три вагона в агитпоезде, и мы с выступлениями ездили по всему БАМу. Как я училась – до сих пор не знаю.
– Школу закончили в Братске?
– В Усть-Илимске. Папа руководил пуско-наладочными работами на лесопромышленных комплексах, поэтому много переезжали. В Братске я девять лет проучилась. Потом – Усть-Илимск. И как я жила там? Звонит мне моя руководитель из Братска – я собираюсь –и в аэропорт. 25 минут на Як-40. Билет стоил три пятьдесят. Целый год каждые субботу и воскресенье летала. Потом – Восточно-Сибирский государственный институт культуры в Улан-Удэ. У меня был замечательный педагог Леоненко. Мне очень везло на педагогов! Он закончил московский ГИТИС.
– Тоже был суров?
– Это был просто монстр. Он заходил в зал – и у нас уже коленки подкашивались… Понимаете, ну нельзя в хореографии по-другому преподавать. Не будет результата. Ведь ты же орешь не потому, что ты злой. Потому что они лучше делают. Я же кричу и тут же их целую. Мы с моими старшими девочками – одна семья. Они мне больше говорят, чем мамам своим. Я в курсе всего. Мамы приходят и говорят: Гульнара Юрьевна, только вы можете на них повлиять. А получается потом что? Идут они учиться в престижные вузы, как хотят родители, заканчивают, и… уходят в хореографию.
ГЛАВНОЕ – ХАРАКТЕР
– Научиться танцевать может любой ребенок, или не каждому это дано?
– Конечно, предпочтительнее, если есть природные данные. Легче. Но если ты полюбишь хореографию и будешь заниматься уперто – ты эти данные и так разовьешь.
– А как определить, есть ли данные?
– Ну, например, приходит ребенок, тянет ножку – и у него на взъеме уже вот такая косточка. Это данные. Когда у тебя нет этой кости – ты сидишь и набиваешь ее молотком. Или бутылки сутками катаешь. И кость вырастает. Но это адский труд. Вот в сентябре приходят ко мне 30 девочек, все очень разные: у одной нога поднимается кое-как, со скрипом, а у другой – запросто. Так же, как не все могут встать на мостик. А выворотность? У одной ноги аж туда, у другой – тазобедренный сустав не так развит, и она, бедная, старается-старается… Но я беру всех без разбора, мне этих природных данных не надо. Сейчас детей с данными вообще нет, и я не знаю, почему. За пять лет пришел только один ребенок. Или так бывает: данные есть – на ухо медведь наступил. А вообще, главное – характер.
– А у вас – природные данные?
– У меня их нет совершенно. Но мои педагоги сделали так, что они все появились. Я не ленилась, а просто вкалывала. Есть дети, которые ходят ко мне десять лет и стоят сзади. И будут стоять еще лет 20. А есть дети, которые пришли в том году, и стоят уже в первой линии. И у моей дочери, кстати, совершенно не было никаких данных. Только слух идеальный в папу. Но когда она танцует – никто и не догадается, что данных нет. Прекрасно себя разработала. Сейчас она в Москве, преподает хореографию. Набрала себе 40 трехлеток. И что она с ними делает? Но что-то делает же…
– А может ли человек, которому, скажем, за 20, и который никогда не стоял у станка, научиться танцевать?
– Может, конечно. Так, как профессионалы видят, не может. А чтобы было не позорно – запросто.
ПРОСТО ТЕБЕ СПАСИБО, МАМА
– Расскажите про «Экспрессию».
– А что про нее рассказывать? Три группы: средняя, младшая и старшая. Они умнички. Я вот что хочу сказать. Если у вас дочка – не медлите, бегом в хореографию. Девочку, если она занималась, сразу видно. Какая бы она полненькая ни была, сколько бы лет ни прошло. Это видно в том, как она сидит, как она ходит. Она особенная, эта девочка. Даже если кривые ноги у нее – если она протанцевала года три, это видно. И второе. Они по-другому воспринимают мир, по-другому фильмы смотрят. Иначе воспринимают музыку, красоту. И самое главное – они все аккуратистки. Ни одной не видела девочки, которая бы закончила хореографическое училище и была бы неряхой. Мои сами крахмалят себе юбки. Ставлю их в одну линию – они крутку крутят. Не дай бог, у кого-то трусы не белоснежные. Без трусов будет танцевать. Это грубо говоря, конечно. Я – о дисциплине. Наказываю жестко. Грязные носки – до свидания. Не будешь танцевать. Это все дисциплинирует с детства. Я сама такая. Дочь от меня еще в детстве собиралась уходить к другой маме. Зато сейчас, когда ей 25 лет, она звонит мне и говорит: «Мам, ну просто тебе спасибо».
Совсем недавно вернулись из Красноярска, там проходил конкурс «Звездный дождь». Стали победителями в номинации «Джаз». Как хореограф, я сидела и смотрела на выступление коллективов. Так вот: лучше моих детей не было, и не потому, что я их «мама». Я реально смотрю на вещи и искренне горжусь, когда у человека что-то получается. Было 48 коллективов, выступали, в том числе, и ребята из РШИ, они взяли первое место в номинации «Народный танец». Мы были лучшие и по технике, и по костюмам, да и даже по внешнему виду. Когда вышли мои – все зашептались: это, наверное, училище, или балетная школа… да какое там училище, какая школа! – говорю. Это самоделка. Самое главное – из этих поездок ребята другими возвращаются. Для них это возможность и мир смотреть, и расти.
– А мальчиков у вас нет?
– Мальчики у меня не задерживаются по одной причине. Основа хореографии – это классика. Что бы ты ни танцевал – и джаз, и модерн, и степ – если ты не занимаешься классикой у станка, то ты никогда достойного уровня не добьешься. Но если ты эту школу прошел – ты будешь танцевать что угодно. Даже чечетку бить. Мальчики ко мне приходят – я их одеваю в лосины, ставлю к станку – и начинают они делать плие… и сбегают от меня, как от врага народа. Чтобы удержать мальчиков, надо с ними заниматься отдельно, крутить с ними на полу хип-хоп, дурить с ними. Я так не умею делать. Сейчас у меня есть три мальчика, и то их мамы прижимают. Да и потом, я разрешаю им дурить, не ругаю: раз нравится – пусть. Я повидала коллективы, где есть взрослые мальчики. Там такие конфликты… Я этого избежала. Может, и к лучшему. А вообще мы всегда дружим с «Октаем». В Анапу мы ездили вместе с ними. Знаете, сколько у нас любви было!
В ЧЕСТЬ КОРОЛЁВОЙ
– Гульнара Юрьевна, ну а в Туву-то как вас забросило?
– Я влюбилась, и в меня влюбились. Здесь поначалу, после Свердловска, было очень тяжело. Я полгода ревела. Ездила на работу в каа-хемскую школу искусств. А после свадьбы мы с мужем уехали в Братск, там я родила дочку. Работала вторым хореографом в своем родном коллективе. Мы были при алюминиевом заводе, а он – один из крупнейших в мире. Зарплату платили валютой. Но в Братске знаете какая экология? Кремниевый завод, хлорный, алюминиевый – и все в черте города. И у дочки началась астма. Дышать было нечем. Форточку не открыть. Как-то мы уехали в Турцию на гастроли. Приезжаю – а муж, зная мой характер, просто перед фактом поставил: продал квартиру. И в 1993 году мы опять вернулись сюда. Сначала я работала в городском ансамбле песни и танца: знаменитый был ансамбль, гремел на всю Туву. Я была и балетмейстером, и художественным руководителем. Когда мы выступали – было ощущение, что приехал хор Пятницкого. Нисколько не вру.
– Где вам больше удалось реализовать себя?
– А мне везде удается. Тут мне спокойно и хорошо, я люблю этих детей. Единственное – горе, что они от меня каждый год уходят. В конце года я ненавижу и хореографию, и детей, и себя. На следующий год ведь опять придут те самые светы и тани, и опять мне под ними ползать…
– Как отдыхаете?
– Я не умею отдыхать. За это себя ненавижу. Домой прихожу абсолютно обесточенная. Ложусь и говорю себе: дома чисто? Чисто. В холодильнике еда есть? Есть. Кошка покормлена? Покормлена. Дел особых нет. Буду лежать. Пять минут – и всё, не могу. Встаю и мне надо что-то делать, куда-то бежать.
– А в отпуск куда?
– Или к маме уезжаю в Братск, мы на Байкал ездим. Или на Сватиково – полюбила с некоторых пор Сватиково. Ну, в Москву к дочке… А вообще я очень люблю природу. Меня можно увезти и бросить где-нибудь у староверов, и я не пропаду.
– О чем мечтаете?
– Выйду на пенсию – открою приемник для собак. У нас тут эта ниша еще не занята.
– И еще. Гульнара Юрьевна, у вас имя такое необычное. Корни?
– Нет, это родительская прихоть. Начитались в молодости книг – была же такая Гуля Королева в «Четвертой высоте»…Коммунисты же все были. Вот и решили так назвать.
|
|
Личность 
