О жизни старообрядцев Тувы
 Когда жителей поселков Эржей, Сизим, Ужеп и заимок на Малом Енисее – Каа-Хеме называют «верховскими», «с Верховья», то имеют в виду, в первую очередь, не географию проживания, а особый уклад и мировоззрение поселенцев верхнего течения реки – старообрядцев.
Внешне их приметишь сразу: мужчины с бородами, руку не жмут – кланяются, рядом женщины – головы платком обвязаны, скромные и молчаливые.
Вместо «здравствуйте» – «здорово живете», не «спасибо», а «спаси Бог».
Их предки забрались сюда более ста лет назад в надежде спрятаться от мира и сохранить свою веру, а значит, и себя. Но мир проник и обложил собой, сначала с целью ликвидации религиозных предрассудков и приобщения к коллективному труду, теперь – экономически взаимодействуя и просто интересуясь бытом.
Мимо заимок грохочут и переворачивают землю приисковые танкетки, сквозь пороги ныряют сплавщики на катамаранах, а по берегу Малого Енисея поднимаются туристические базы. Мир напирает, а им как-то удается сохраниться.
ОТ МИРА НЕ УЙТИ
Как мне мужики и сказали: хочешь, с Петром испортить отношения – тогда вези их! – объяснял мне тонкости обстановки Николай Сиорпас, директор турбазы «Эржей», покровитель нашей экспедиции к старообрядцам. – Кто знает, что вы там напишите. А я очень дорожу этими людьми, их отношением ко мне».
Наша команда – я и ребята из фотопроекта «Безграничная Россия» из Москвы – после непрерывного пути от Абакана до Эржея решила на пару дней задержаться на турбазе: отдышаться свежим воздухом и осмотреть окрестности.
Мы хотели побывать у старообрядцев, живущих вне поселков: там, где нет почты, школы, магазина и прочих признаков мирской жизни. Вверх по Каа-Хему – в сорока километрах от Эржея, в местечке Верхний Шивей – заимка Петра Сасина, куда мы намеревались попасть.
По реке – через Байбалыкский порог, длиной в три километра – рисковать не стали, поэтому ждали, пока подсохнет лесовозная дорога в объезд порога – через перевал. Нет, мы не струсили, просто целью нашей экспедиции были люди, а не выплеск адреналина. Потому лишние риски ни к чему.
«Вас пятеро, журналисты и фотографы, да они разбегутся в разные стороны и даже разговаривать не станут, если вы все в раз свои «пушки» на них нацелите! – Николай Владимирович по-отечески давал наставления. – Был тут один писатель в свое время. Емельянова не читали? «От мира не уйти»? Верховские до сих пор вспоминают».
Что же это за книга такая особенная – «От мира не уйти»? Передо мной – книга небольшого формата в розовой обложке: издание второе дополненное, первое вышло в свет в 1978 году. Тувинское книжное издательство, Кызыл, 1984 год, документальные повести и очерки на 240 страницах.
О чем писал поэт, прозаик Анатолий Емельянов в семидесятых – начале восьмидесятых прошлого века? О религиозном фанатизме, предрассудках и невежестве, мешающих полнокровной жизни и утверждению материалистического мировоззрения? Нет. Он рассказал о людях, их судьбах, трагедиях, разочарованиях и убеждениях, о тех смыслах, что не смогло перевернуть то самое мировоззрение. Без акцента на необходимость борьбы со всем этим не было бы в советское время и самой книги Емельянова, из которой многие в Туве впервые узнали о жизни староверческого Верховья.
И вспоминают, скорее, сам факт придания огласки скрытой доселе жизни, ведь люди уходили в тайгу укрыться от мирской жизни. С тех пор в этих краях очень настороженно относятся к тем, кто приезжает с ручкой, блокнотом, фотоаппаратом и камерой, даже с самыми дружескими и уважительными намерениями.
ДЕРЕВЕНСКАЯ ПАСТОРАЛЬ
На перевале Николай Владимирович заглушил мотор «таблетки»: «Осталось сползти вниз, и мы у Сасиных. Но сначала надо поприветствовать нашего Берендея, чтобы дальше пропустил», – он показал рукой на деревце, обвязанное тряпочками.
Этот тувинский обычай – остановиться на перевале, собрать камни в тур или завязать ленточку на дереве, оставить спичку, сигарету, конфету – здесь соблюдается всеми, независимо от национальной принадлежности.
После перевала лес расступился по сторонам, дорога виляла по березовым перелескам, сквозь которые виднелись стога. Каждая полянка, обрамленная лесом, была аккуратно скошена.
В очередной раз, вынырнув из-за деревьев, предстала деревенская пастораль: на огромном зароде стояла женщина в накомарнике и равномерно укладывала сено. Его закидывали с разных сторон мужчины и женщины с вилами, соблюдая очередность и выдерживая определенный темп. Рядом в неубранных копнах резвилась детвора, а по краю поля неспешно собирала остатки скошенной травы запряженная граблями лошадь.
– А вот и Петр, – и Николай Сиорпас обратился к мужчине, поднявшему на вилы огромную копну сена.
– Здорово живешь, Петр! Вот, помощников тебе привез. Принимай!
– Как сами живете-можете? Помощники – это хорошо. Только умеют ли? – отвечал Петр. Женщины оставили вилы в стороне и стали знакомиться.
– Если не умеют зарод метать, тогда не нужно. Больше возни будет, а нам нужно сегодня закончить – завтра праздник. – Екатерина, жена Петра, посмотрела на солнце. – Времени осталось мало.
Сверив часы, выяснили, что у Сасиных оставалось времени на час больше, чем у нас. На Шивее часы не переводят и всегда живут по зимнему времени. Нужен ранний восход, чтобы больше дел успеть сделать при свете. По такому времени все заимки в Верховье живут. Приезжаешь в Ужеп – там другой часовой пояс, потому как школа в поселке имеется, и время с миром приходиться сверять.
В ПОИСКАХ СОХРАННОГО МЕСТА
До хрущевского укрупнения населенных пунктов у реки Шивей было несколько заимок, работала школа. Вверх по течению в тайге прятались скиты.
Когда людей начали свозить в поселки, несогласие выражалось по-всякому: кто топился, кто в лес замирать уходил, а некоторые пытались примириться с новой жизнью. На топографических картах у Шивея долгое время наносили только обозначения захоронений с пометкой – нежилое.
Петр Сасин с женой Екатериной в 1999 году перебрался сюда из районного центра – села Сарыг-Сеп – возрождать заимку.
Родился Петр Григорьевич в 1958 году в семье старообрядцев часовенного согласия – беспоповцев – в местечке Казы близ устья Каргы – реки, впадающей в Балыктыг-Хем. Там, на Казах, похоронен его прадед Филипп, проведший свою долгую жизнь в поисках сохранного места для своей веры – от Дальнего Востока до Тувы.
Отец Петра Сасина приехал в Туву с родней еще до войны – с Алтая. Обзавелся семьей в Бурен-Бай-Хааке. В первый год староверов в армию не призывали, а в сорок втором – всеобщая мобилизация.
Григорий Сасин прошел подготовку в школе снайперов, стал водителем. В одном из рейсов вместе с командиром подорвался на своих же минах, был тяжело ранен и демобилизовался только в 1946 году.
После войны работал в колхозе Бурен-Бай-Хаака. А в пятидесятые годы вместе с семьей уехал на погранзаставу в Кунгуртуг – конюхом. Страсть у него была – к вольной жизни и лошадям, еще на Алтае конюхом работал.
Потом переехал содержать зимовье на устье Каргы – там останавливался гужевой транспорт, идущий на заставу. Недалеко находился пункт гидрометеослужбы, и Григорий Сасин работал водомером.
Родня Екатерины Нифантьевны живет, в основном, в Курагинском районе Красноярского края. Было их в семье 12 детей. Сейчас в живых – девять. Три сестры живут на севере – в Туруханском районе. После войны многие старообрядческие семьи бежали оттуда в Хакасию, Красноярский край, Туву – от преследований и голода.
Говорят: теперь в тех краях вера крепче держится. Подальше от мирских соблазнов. Некоторые семьи с Верховья своих дочерей в монастырь на Дубчес, в самую глухомань туруханской тайги отправляют. Но там Сасины не были никогда. А хотелось бы. По Сыму, по Касу – родня. Но до них и по зимнику не доедешь.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ ШИВЕЯ
У Сасиных трое дочерей: Соня, Зина и Катя. Катя родилась в один день с матерью, потому, как и положено Петру: в женах – Екатерина I, а в дочерях – Екатерина II.
Дочки с мужьями живут в Кызыле и Сарыг-Сепе. Четверых внуков привозят на каникулах.
Сейчас на Шивее, кроме Петра и Екатерины, живет несколько семей: все, так или иначе – родственники Сасиных. Пашут землю, сеют зерновые, держат скот и выращивают огородные культуры.
 В тайге собирают ягоды, орехи, грибы и травы. Неподалеку – аратская стоянка. Мимо заимки проходит дорога на прииск Кара-Бельдир, о чем нам поведала надпись на картоне возле остановившегося на ремонт «Урала»: «Адская дорога в РАЙ». Мужики с юмором.
Ближе к домам встали на ночлег геологи на танкетке, тоже ковыряются в двигателе и меняют запчасти. Рассказывают, что дорога такая, будто чрево земли тебя то всасывает, то выплевывает.
В ста метрах от дома Петра находится небольшая база – несколько домиков, баня. Хозяин – в Кызыле. Иногда сюда приезжают гости, высокие и не очень – воздухом подышать и поохотиться.
Весной на базу забрел гость незваный, по-хозяйски выставил оконную раму кухонного домика, так она и стоит в стороне. В поисках съестного медведь выкинул из баков и мешков весь мусор, раскидал его по всей территории, но дальше к людям не пошел.
– Раньше эти земли совхозом использовались как отгонные пастбища – молодняк здесь передерживали. Мы тоже сперва скот взялись разводить, потом началась ломка цен, топливо стало дороже молока, мясо обесценилось. Поля заросли, закочкарились, а мы решили взять их на обработку, закрепили 76 гектаров земли под зерновые, – но тут начавшего беседу Петра одернула сверху женщина в накомарнике.
– Это наш верховный главнокомандующий, – Сасин быстренько взмахнул вилами и закинул добрую охапку сена на зарод. – Тетя Таня – родная тетушка моей жены. С 1939 года, а вон, какая бойкая. Самой крепкой веры среди нас: торопится до захода солнца молитву творить. Добрые люди даже дело бросают, если время молитвы подошло: заботиться не о сене нужно, а о душе. Видите, подгоняет, говорит, чтобы разговоры прекращал. Грех не закончить: праздник завтра, Преображение. Рыбу можно вкусить и чарку вина испить. Завтра отдыхать будем и беседы вести.
Накомарник тети Тани спасал ее от наших фотоаппаратов. Пренебрегать доверием людей и проявлять настырность мы не стали, и после просьб не фотографировать отложили в сторону свои «пушки» и взялись за вилы.
– Нехорошо нам сниматься, не положено. Приезжали сюда как-то с Латвии, я думал, что природу, тайгу снимают, а они говорят – средневековый период, который у вас сохранился. – Петр, вытряхивая из бороды сено, ловко поднимает на вилы еще одну копну. – И про наших кино снимали, нас захватили. Мы тогда возрождали эти земли – пашни осваивали. Я же не знал, что это будут где-то показывать, думал – для истории, а потом – бах. Говорят, в Красноярске показывали.
ЕДИНАЯ – НЕ СОКРУШИТ
Преображение Господне описано в Евангелиях как явление Божественного величия и славы Иисуса Христа перед тремя ближайшими учениками во время молитвы на горе.
В народе этот праздник называют Яблочным Спасом – к этому времени – 19 августа – собирают новые урожаи плодовых деревьев.
Праздник приходится на Успенский пост, один из четырех многодневных постов. Строгость трапезы, такая же, как и во время Великого поста – исключена молочная, мясная пища и яйца.
– Проходите, гости, в дом! Отведайте нашего кушанья, – Петр с Екатериной рассаживали нас за столом. – Мы вас сильно не раскормим, пост все-таки. В Преображение рыбу едят, так мы рыбы не наловили. Все с сеном возились. Правда, с кружками мирскими у нас напряженка, ну да ладно, сейчас поищем. Вы на нас внимания не обращайте, у нас все – по-своему.
На столе стояли грибы – рыжики, грузди, картошка и салат из овощей. Утром внуки Оля и Дима, девяти и пяти лет, принесли молоко и сметану к нам на стоянку: палаточный лагерь мы разбили недалеко от базы на краю скошенного поля.
Оля по-хозяйски осмотрела наш стан и наказала не брать бересту, которая на зиму заготовлена. Увидела сорванные шампиньоны и подивилась, что мы их едим, они их никогда не собирают. Здесь – рыжиковые места.
– У нас ночи холодные, в Эржее теплее – там грибов больше, – рассказывает Екатерина. – И меду нынче мало – нектара почти нет. Тетя Таня качала мед, говорит: пчелы мед не отдают. Сроду не было такого. Время проходит, говорит, что-то у меня пчелы какие-то неактивные стали, не летают. Погибать стали. Смотрит, а они еле шевелятся, замирают, кушать им нечего. Она давай их кормить сиропчиком – оживила пчелок. Лето такое – ночью температура сильно понижается, потому цветов много, а нектар застывает.
– Нам и в Эржее так сказали: пчел-то разводим, только развести никак не можем, – говорю я.
– А вы заметили, что в Эржее все, кто замужние, ходят в платках? – спрашивает Екатерина. – Так положено. Выходишь замуж – заплетаешь две косы и переплетаешь их три раза. Волосы не у всех длинные, и чтобы вокруг головы три раза переплести – вплетается ленточка. Заплетают волосы по направлению к себе, незамужним косу – от себя. Олю я плету от себя, а себя – к себе. Сверху одевается шапочка – шашмура. У нас тетя Таня их шьет. А у американцев-христиан косы держатся на самой макушке, я понять не могу – как? И шашмура шьется с дырявой макушкой.
Вспоминая вчерашнее наше участие в уборке сена, хозяева подшучивали: «Девчонки, а как вы умудрились из двух копен пять сделать? Я зятю говорю: сходи, подбери сено. А он: нечего, говорит, подбирать, девчонки все руками собрали. Чешутся, поди?»
– Ладно, потчевать велено – неволить грех. – Петр Григорьевич, как сказитель, приправляет речь шутками-прибаутками. – Давайте, я вам историю расскажу. Идет Великий Пост, а у нас дед жил – за 90 лет. Пришли к нему в Благовещенье родственники проведать – двое мужчин. Он сажает их за стол и наливает медовухи. И говорит им: сегодня – праздник, давайте – по единой! Устав позволяет сегодня по единой испить вина. Мужики – выпивают. Маленько погодя – наливает еще. Мужики встрепенулись: ты же сам говорил, что устав позволяет только по единой? А тот глянул на них и говорит: а я вам враз по две и не наливаю! Вино, кстати, после труда разрешено – по единой чаре! Только что за норма такая – чара? Кто как говорит.
Петр Григорьевич разлил всем из кувшина домашнего вина на таежной ягоде и продолжал хохмить:
– Таким напитком силу не вымоташь. У нас, когда все свои собираются, не чокаются, не принято. У нас так – старшему за столом наливают и говорят: ты, вроде, пожил уже. Ну, давайте по единой. Единая не сокрушит. Есть предложение – нет возражений?
У КАЖДОГО – СВОЕ БОГАТСТВО
В семье Сасиных вместо чая пьют свои травяные сборы: на каждый день – один сбор, при хвори – другой.
По уставу так принято: за потребление табака – пять проклятий, чая – семь, кофе – десять. Проклятия отбиваются поклонами и молитвой.
В чем грех? В зависимости от потребления иноземных продуктов, вызывающих привычку. Зависимость от иного – ступень к разрушению своего уклада и прочим соблазнам. По сути, такими воздержаниями староверы и сохранили себя.
«У каждого – свое богатство, – рассуждает Петр, – оно ведь не только достаток во всем. Человек – такое создание Божье, что он по натуре – стяжатель, ему все мало, поэтому вера и должна в крепости держаться. Ему нужно больше и больше. Тот, кто не рвется к материальному богатству, у него, я считаю, богаче душа. Чем богаче в материальном плане живешь, тем сложнее жить. А наш знакомый говорит: нехай богатые глядять, как бедные едять».
Главное здесь – жить своим трудом. Новое принимается, если оно вписывается в концепцию рационального использования и умеренного потребления. В фасадную стену дома Сасиных вмонтированы четыре пластины солнечных батарей.
– Первыми их с России привезли виссарионовцы, когда стали заселяться по Курагинскому району. У меня там сродный брат – охотник, – рассказывает Петр. – Унесет такую пластину в тайгу, маленький мотоциклетный аккумулятор подсоединит – читает и обрабатывает пушнину. Я прикинул: нам на нужды нужно шесть пластин, делаю ему заказ. Они – российского производства. Но привез только четыре. Хватает на сепаратор, заточную установку и даже внукам видик иногда посмотреть, если дни солнечные стоят. Для них пришлось обзавестись этой техникой. Было бы шесть пластин – хватало бы на холодильник. Зимой-то, он не нужен – снегов глубоких нет, так все промерзает, и даже в подполье картошку прихватывает. Потому-то раньше и полы строго кедровые делали – самые теплые. Это теперь – из лиственницы.
СЕМЬЯ КРЕПИТСЯ НА ОБЩЕМ ДЕЛЕ
Эх, с этими батареями, какая уж тут экономия, – вступила в разговор Екатерина Нифантьевна. – Преобразователь мы уже третий купили, аккумулятор – второй. Я не знаю, что с ними делается – летят. Сами пластины – наши, а все остальное – китайцы делают.
– Погоди, Катя. Мне тут такая новинка понравилась: в конусную трубу монтируют турбину, она крутит генератор, небольшой. Для холодильников больше подходит эта новинка. Ветров у нас здесь нет, а вода течет постоянно. Я уже озадачил людей, когда мне сделают расклад – будем принимать решение. Мне отец всегда говорил, – Петр Григорьевич обращается к нам, – что по всем вопросам нужно держать совет с женой, не в одиночку решать. Семья крепится на общем деле.
Думает Петр Григорьевич на следующий год и пресс для сена приобретать. Говорит, силы уходят, а энергию беречь нужно. По деревням и заимкам – все спинами больные, смещены позвонки. Когда сенокос, в шесть утра – подъем, в десять вечера – отбой, а в воскресенье – просто вырубаются от усталости.
– Деда, нужен ключ на двенадцать, – старшая внучка Оля потащила Петра на улицу.
– Вот, чего-то мастерят. Любят помогать, вникать во все. Младшему нашему – Вове, в садике дали прозвище – Сквозняк, до того шустрый. Вот они ранехонько утром встают все четверо, когда я хлеб завожу, проспать бояться. Каждому нужно мешать тесто. Стараются, по очереди мешают, – рассказывает Екатерина. – Бывает, дети не едут, соскучимся, собираемся с Петей и на машине – к дочерям. Съездим – успокоимся и опять живем. Потом по рации внуков вызываем.
– А я в детстве чуть не утонул, – Петр Григорьевич выдал внукам инструменты и вернулся. – Водомерный пост был на Балактыг-Хеме – воду мерили, собирали информацию. Там был паром, и мы по тросу перебирались на тот берег. Мне было пять лет, мать взяла меня по ягоды на ту сторону. Нашел нас брат и говорит, что меньшой братец сломал ключицу. Мать запереживала, и мы стали переплавляться на лодке по тросу. Трос оборвался, лодка перевернулась. Мать вылезла на лодку, а меня нет. Лодка уже до перекатов дошла, а меня все нет. Тут рука поднялась, она меня – хвать, и вот таким образом я живу на этой грешной земле. Бог не прибрал, я так жалею.
– И я тоже, – подыграла жена.– Вот так тридцать лет и маемся. Пете было 22, а мне – 19. Какая биография? Рано замуж вышла, занялась детьми – вот и все.
– Не рано. Во-первых, тебя муж любит?! Дети любят, уважают!
– Добилась, ага, через кулак, – с хитрой улыбкой парировала Екатерина. – Мы и не жалеем, что перебрались сюда, нам здесь лучше, чем в той деревне, в Эржее. Поднялись за одиннадцать лет, хотя начинали с голого места. Зятья у нас прекрасные – ездят, помогают. Но вот мы с Петей задумываемся: у нас года-то идут и идут, а наши девчонки сюда жить не собираются.
– Ну, судьба не у каждого одинакова должна быть, – подытожил Петр. – Если бы мы не были разными, не было бы и жизни на земле. Может, еще и надумают.
КОНЬ ЗОЛОТИСТЫЙ
Дело дошло и до политики. «А дорога-то железная будет у нас? – поинтересовалась Ектерина Нифантьевна. – Или только на бумаге она? Пока эту дорогу построят, у нас уже все повывезут отсюда, лес и уголь уже забирают. А больше у нас ничего нет».
Петр стал серьезнее, задумчивее:
«По Библии пророки нам говорят о той жизни, которая сейчас происходит. Подход к экономике российской – губительный, деньги в стране не работают. По пророчеству все подошло. А как вы думаете: бардак не умышленный в стране-то нашей? А к миграции Китая вы как относитесь?»
А через некоторое время, выдохнув, сказал:
«Эх! Давайте поедем лучше лошадей посмотрим!»
К лошадям Петр Григорьевич неравнодушен с детства, от отца страсть такая передалась. Одно время он даже пытался вывести породу золотистых коней, но дважды табуны уводили пришлые люди.
Екатерина Нифантьевна вспоминает, как муж месяц коней искал. Первый год на Шивее в сарайчике жили, на второй стали строить избу, а тут лошадей украли. Уже зима на носу, а Петра все нет. Надеялся до последнего, но не нашел. Сейчас в табуне – разномастные лошади.
Второе увлечение Сасина – лайки. Непроверенных из питомника он не берет, только щенков от рабочих собак. Кроме западно-сибирских лаек недавно появился щенок карело-финской породы. Внешне напоминает лисенка – рыжий и хитрый.
«Собака, от которой у меня щенок – первая карело-финская лайка в Кызыле. Для случки кинологи подбирали пару аж в Охотске. Я хотел, чтобы сученочка была, но народилось четыре кобелька. Но он страшно разборчивый в пище, – говорит Петр. – Его накормить чем попало – бесполезно. Ему надо мяска свеженького, или супчику. Молочку не любит, хоть ты убей его. Вот я ему мешаю всякую ерунду, сейчас мяса у нас нет, закончилось – хранить его негде».
ПОТОМУ ЧТО В ВАС – ПРОСТОТА
После нескольких дней, проведенных нами на Шиве, Петр Сасин сказал:
«Вы нам понравились, потому что, если вы не лицемерите, в вас – простота. А дальше куда? На Чодураалыг? У меня там сестра живет, может, с вами поеду: сено убрали, хотим с Катериной к ее родителям за Саяны съездить. Может, кого из старших девок с Чодураалыга привезем сюда подомовничать, пока нас нет».
Назавтра у Петра появились дела, и поездку за Саяны пришлось отложить. На двух «УАЗиках» вместе с зятем нас довезли до переправы на Ужеп.
Оттуда тремя выстрелами из карабина вызвали из деревни лодку, потому как протока и остров на Енисее мешают прямой видимости нуждающихся в транспорте, и перегрузили нас на судно.
Мы отправились вверх по течению, на следующую заимку староверов – Чодураалыг.
И пока лодка не скрылась за островом, Петр махал рукой, пряча в бороде свою улыбку.
|
Общество 
