|
 23 января, Вячеславу Даржа исполнилось бы 52 года. О таких как он, принято говорить: прожил короткую, но яркую, насыщенную делами жизнь. Он строил свою судьбу сам и никогда при этом не искал тихих заводей. Опер, секретарь парткома совхоза в годы пика аграрных реформ, начальник отдела административных органов Совмина Тувы в период полной дезориентации и фактического разгона силовых структур, директор пивзавода в эпоху бандитского беспредела, начальник судебного департамента в смутное время беззакония. Он стал едва ли не самым молодым чиновником в генеральском ранге. Построил дом. И написал книгу. Не просто книгу, а уникальное исследование, о котором профессиональные ученые, в частности, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института монголоведения, буддологиии и тибетологии Сибирского отделания Российской академии наук Д. Нимаев отзывается так: «Появление книги В. Даржа («Традиционные мужские занятия тувинцев. Т. 1: Хозяйство. Охота. Рыбалка.») можно расценить как событие из ряда незаурядных. Доселе мало кому известный автор, подвигнувшийся на это творение, заставляет нас несколько пересмотреть наши представления о подобного рода исследованиях, по-новому взглянуть на своеобразие народной культуры тувинцев, на особенности механизмов ее функционирования, но и пристальнее присмотреться к самим создателям и носителям этого феномена, и не только в плане ретроспективном, но и в разрезе современности.
Автор, не претендуя на «академичность» изложения, на масштабность обобщения, просто весьма скрупулезно, со знанием дела разворачивает перед читателем целостную панораму жизнедеятельности древнего воина, охотника и рыбака. Отличительная особенность книги заключается в том, что в ней уделено самое тщательное внимание технологии изготовления того или иного предмета – лука, ножа, рыболовных снастей, компонентов традиционного жилища, одежды, пищи, описанию способов и приемов охоты и рыбной ловли, и еще многого другого. Причем это не бесстрастное засвидетельствование всего увиденного и услышанного, а повествование заинтересованного очевидца, а, вероятно, и соучастника.
И самое главное, в работе красной нитью пронизана мысль о необходимости сохранения и пропагандирования для современного поколения этого уникального опыта успешного многовекового сосуществования человека и природы, в котором главным и обязательным регулирующим критерием являлось соблюдение «Закона Меры, сдерживающего, - по убеждению автора, - потребительский эгоизм и примитивного хищника в человеке».
Все разделы книги сопровождены добротными иллюстрациями, автор демонстрирует также отличное знание специальной терминологии. Отметим еще легкий, доступный, «неприземленный» стиль изложения, несмотря на обилие чисто, казалось бы, описательных моментов.
Рассматриваемая работа представляет, безусловно, новое слово в области исторической этнографии Тувы. Но при этом важно подчеркнуть, что содержание и выводы монографии выходят за рамки проблем только тувинской этнографии. Они актуальны и непреходящи для всех остальных коренных обитателей Сибири и Центральной Азии, особенно, если учесть, что традиционная культура тувинцев является также неотъемлемой частью общего культурного наследия автохтонов горной тайги и степей Евразии».
К дню рождения Вячеслава усилиями его вдовы Ураны Даржа в свет вышел сборник с воспоминаниями о нем его коллег, друзей и близких. Один из материалов сборника мы предлагаем вниманию читателей.
Слава всегда появлялся вдруг, как чертик из табакерки. Порой мы не пересекались по полгода и больше, но наступал день и час, когда у меня в кабинете звонил телефон и в трубке раздавался знакомый голос:
- Товарищ майор? Здравия желаю!
Я отвечал:
- Так точно, товарищ генерал ( или прапорщик – в зависимости от настроения)! – и уже наверняка знал, с чего будет начинаться следующая фраза. С протяжного в «у» словечка «слушай».
- Слу-у-у-шай, чего я накопал – со стула упадешь. Жди, сейчас буду!
Он вваливался в кабинет, который сразу становился тесным, и от порога начинал фонтанировать:
- Крепко сидишь? Пристегнись ремнем безопасности, наклони голову к коленям, обхвати руками и мысленно приготовься к катастрофе всех твоих представлений о генезисе русского языка! – он садился верхом на стул, опираясь руками на его спинку, как на луку седла, и, наконец, приступал к сути. – Ты представляешь, я за последние три месяца перечитал гору умных книг, учебников, словарей и, знаешь, к чему пришел?
- Знаю-знаю, только не к чему, а к кому. Ко мне ты пришел.
- Блин, вот что происходит с людьми, которым платят за словоблудие. Шутки в сторону. К концу третьего месяца я понял, что тувинский язык – мировой пра-праязык. Причем, не только для тюрков, но и – возьмись за стол! – для русского языка!
- Слава, мне кажется, тебе надо срочно отдохнуть …
- Кончай издеваться. Слушаем дальше: по моим прикидкам вышло, что процентов на семьдесят словарная база русского языка состоит из заимствований у тувинского языка. Уж, казалось бы, «кремль» - слово русское до безобразия, а ты задумайся над его этимологией. Что такое кремль – это усадьба, обнесенная высокой защитной стеной, попросту говоря, - забором. А как в переводе на тувинский звучит «забор»? Правильно – херим. Произнеси его побыстрее и несколько раз. Что получается? Правильно - «кремль»!
Без паузы он переходит на разбор другого слова, потом третьего и так минут пять, пока мне не удается вклиниться:
- Слава, а может, того, это мы из русского заимствовали?
- Это как? – Слава превращается в возмущенный знак вопроса.
- Пришли наши предки брать штурмом, скажем, Суздаль. А ушлые русичи засели за толстенными и высоченными стенами: ни стрелой не пробить, ни на коне перепрыгнуть, - сидят на этой стене, читай на заборе, и фигушки нам кажут да покрикивают радостно: « А вот х..р - им, х…ер им нас взять!» Наши послушали-послушали да и решили, что «х…р – им» - это и есть забор. Да так и стали заборы называть – «херим»…
От неожиданной мелкой подлости Славка на пару секунд потерял дар речи, но когда я от души расхохотался над ним, махнул рукой:
- Что вы, блин, за народ такой, журналюги. Все готовы опошлить. На великий тувинский язык руку поднял!
Взял со стола кепчонку и был таков. А через секунду снова распахнул дверь:
- Ром, а серьезно, есть принципиальные возражения?
- Если серьезно, - мысль есть. Верной дорогой идете, товарищ!
- Что и требовалось доказать. Наконец-то я слышу слово не мальчика, но мужа. – Слава прикрыл дверь и исчез на несколько месяцев. Потом опять раздастся звонок, а через минут двадцать он распахнет дверь кабинета: «Слушай, я такого нарыл!..», - схватит со стола листок бумаги, карандаш и начнет набрасывать эскизный чертеж сконструированного им чудо-котла с к.п.д. за восемьдесят процентов. « Я за два месяца все, что есть, учебники по теплотехнике проштудировал, формулы по ночам снились. Вот смотри, что получилось. Зуб даю, пару ведер угля в сутки, хватит, чтобы ДПП обогреть.»
Мой зам, однажды попавший на один из таких вот эвристических спектаклей, кажется, по поводу приоритетного права тувинцев на придумку Олимпийских игр, после ухода Славы покачал головой:
- Да-а, увлекающаяся натура…
Но вот уж кем- кем, а человеком увлекающимся Слава никогда не был. Напротив, он являл собой редкий тип человека заточенной целеустремленности.
…Странно, но судьба свела нас со Славой не в Кызыле и даже не в Туве, а в Новосибирске. Было это где-то в середине восьмидесятых. Я работал в «Тувинке» - тогда органе обкома КПСС - и был отправлен по осени на курсы повышения квалификации в Новосибирскую высшую партшколу. Нас с Володей Чадамба из «Шына» поселили автономно в комнате с кухней, но земляков в ВПШ всегда училось на стационаре уйма, поэтому жизнь в этих апартаментах била ключом весь месяц с первого и до последнего дня. В первую неделю слушатели-очники радовались нашему приезду на наши же с Володей деньги, когда они кончились, охая и эхая полезли в свои гомонцы. Это была не совсем гуманитарная помощь, поскольку за последние три недели этой командировки мне пришлось написать для них две курсовые и отредактировать ( сделать из трех страничек двадцать две) один реферат.
Тихий вечер за этот месяц выпал один-одинешенек. В тот день у Володи и наших опекунов была так называемая «выездная игра»: напросились в гости в одну из осевших в Новосибирске тувинских семей. Я выключил телевизор и лежал в кровати, упиваясь тишиной. И когда в дверь негромко постучали, даже застонал от предчувствия угрозы очередного застолья.
В коридоре стоял высокий, статный красавец мужчина, с иголочки одетый, и явно смущаясь, представился:
- Даржа Вячеслав. Давно хотел зайти к вам, но вот только сегодня выкроилось время.
Визит вежливости длился не больше получаса. Слава расспросил о свежих тувинских новостях, потом мы выяснили, что я хорошо знаю его жену Урану, дочь кызыл-мажалыкских учителей. Потом Слава откланялся, а я лег слушать тишину дальше.
Дней через несколько мне срочно потребовалась для заказной курсовой цитата из какого-то постановления ЦК КПСС и уже после занятий, в часу восьмом вечера я забежал в читальный зал библиотеки ВПШ. Ноябрь перевалил за середину, но до сессии было еще далековато, поэтому читальный зал был пуст, сиротливо горело лишь несколько не выключенных настольных ламп. Я взял со стеллажа периодики подшивку «Правды», наспех выбрал нужную цитату, переписал ее и только когда возвращал газеты на место, обнаружил, что я здесь не один. В дальнем углу сидел человек и что-то конспектировал в тетрадь из раскрытой книжки. Это был Слава. Он помахал мне рукой:
- Можете подождать? Я только книгу сдам.
Когда он сдавал книгу библиотекарше, я взглянул на обложку и ошалел: «Фридрих Ницше. Так говорил Заратустра. Книга для всех и никого». Я первый раз в своей насыщенной на знакомства жизни встречал опера и секретаря парткома совхоза, читающего Ницше, автора, запрещенного в СССР. Его труды имелись только в закрытых для общего доступа фондах спецхрана и выдавались по специальным же разрешениям.
- Честно говоря, я сюда поехал хотя бы для того, чтобы удрать из совхозного дурдома, - признался мне Слава, когда мы не спеша по свежевыпавшему снежку шли к «свечке» - девятиэтажной башне нового общежития ВПШ. – Задержался бы в нем еще на два-три года, оброс свиньями, коровами, потом бы не вырвался. Засосало бы.
-Да, на Владимировке карьеру не сделаешь, - поддакнул я.
- Карьера – карьерой, но я когда узнал о возможностях библиотеки ВПШ – обалдел. Я уже всего Шопенгауэра перечитал, Киссинджера, Макиавелли, даже «Майн кампф». У меня ведь такого шанса больше никогда может не быть. На вынос их не дают, вот и приходится здесь вечера просиживать, - тут Слава неожиданно улыбнулся и добавил, - Чтобы бить врага, надо знать его оружие.
Этот высоко взлетит, отметил я про себя. И ошибся.
После ВПШ Слава, кажется - сразу, вляпался в должность начальника отдела административных органов Совмина. По-моему ощущению, работой этой он явно тяготился. На девяносто процентов чиновная действительность – это нескончаемое производство бумаг, которые пишутся в никуда и безрезультатно. Для того, чтобы вынести эту маету надо либо лелеять в себе ненасытные карьерные амбиции, либо быть человеком, негодным к любому другому роду занятий, нежели усердному исполнительству. Третьего не дано.
Слава же был из породы тех, кого сегодня зовут креативщиками. Его распирало от идей и проектов. Это нынче прослыть креативным легко – достаточно посидеть пару часов в интернете, чтобы выудить из него более-менее свежую идейку. В доинтернетовские времена компиляция или плагиат были практически невозможны. Слава рожал свои предложения сам. Чего стоит, например, разработанный им проект кодекса животноводов Тувы, в котором он постарался переработать и обобщить все самое ценное из истории отрасли и жизни кочевников, начиная с чингисхановского уложения. Но в генераторах идей Совмин автономной республики не нуждался. То, что порой предлагал Слава, подразумевало необходимость серьезных, глубинных перемен, а они в государстве с предельно централизованным управлением, с партийными догмами вместо политики были неосуществимы. А что может быть несноснее для человека действия?
И в том, что он однажды зашел ко мне, есть жесткая закономерность.
- Слушай, есть забойная тема: зависимость уровня преступности от дурных и умных управленческих решений. Поможешь облечь в удобоваримую форму?
Мы проговорили тогда часа полтора. Слава в общих чертах растолковал свои соображения. Для тех времен, это были смелые выводы. Мы все еще жили в стране, где мобилизующей и направляющей считалась одна партия, и мысли о том, что очень часто эта партия управляется с народом как с рабочей скотиной, воспринимались крамолой. Тем более, что речь шла и о решениях действующей власти. Тогда-то и вошло в наш со Славой обиход обращение «товарищ майор». Навеял его популярный советский анекдот о вездесущей прослушке. В анекдоте один из персонажей обращается к некоему майору КГБ через электророзетку. Когда Слава закончил свой рассказ о будущем материале, я наклонился к розетке и брякнул:
- Здравия желаю, товарищ майор! Вы все слышали?
Так и пошло.
Уже через неделю Слава притащил мне ворох рукописных и машинописных листов, заполненных текстом, графиками, таблицами.
Рожали мы статью долго, несколько месяцев. То мне было некогда. То Славе. За это время он успел сбежать из Совмина на пивзавод. Но когда огромный материал страничек на 50-60, если не больше, был готов, Слава перечитал его, потянулся в кресле и уставшим голосом спросил:
- Вот так, а ты ведь догадывался, что я умный? Догадывался, но молчал. Хоть теперь-то скажи мне правду в глаза!
Мы опубликовали материал в самой бесшабашной на то время газете «Молодежь Тувы», потом «на ура» ее тиснуло какое-то издание МВД России, предназначенное для внутреннего пользования. А потом Славка «раскололся», что еще в ВПШ задумал этот материал как основу кандидатской диссертации и поэтому хорошо бы разместить его в каком-нибудь московском толстом журнале. Идея была абсурдная, шли нищие девяностые, и пресса выживала только за счет продажи газетной площади и эфирного времени. За статью такого объема брали не меньше десяти тысяч американских рублей.
Есть у меня хороший друг и замечательный мужик Коля Кривомазов. В конце восьмидесятых и до 91 года он работал ответсеком, то есть первым замом главного редактора главной газеты страны – «Правды». В нем счастливо сошлись и уживаются до сих пор огромнейший талант, порядочность и умение легко и прочно сходится с самыми разными людьми. В друзьях у него ходили и члены политбюро ЦК, и главы союзных республик, едва ли не все первые секретари обкомов. После ухода из «Правды» в знак протеста против продажи ее контрольного пакета греческому олигарху, Коля, используя свои гигантские связи, начал издавать сразу несколько глянцевых презентационных журналов. В один из них - «Гражданин» - я попросил его пристроить славкин материал.
Коля помялся, но все же сдался:
- Тащи, посмотрим. Но предупреждаю: говно не поставлю даже за деньги.
В одну из московских командировок я привез ему дискету с текстом. Вечером Коля позвонил мне в гостиницу:
- Ромка, а что твой Даржа в вашей дыре делает. У нас даже в МВД сегодня одна половина – дураки, а вторая – сволочи. Давай я Куликову (тогда – министр внутренних дел РФ) позвоню, куда-нибудь пристроим Даржу в Москве, либо в министерстве в аналитику, либо в их НИИ.
Дома я передал Славе предложение. Но он, как и предполагалось, только рассмеялся:
- Спасибо ему, конечно. Но Москва – это такой гадюшник, а МВД сейчас – тем более. Нет у нас государства, а служить кому-то не хочу и не буду. Проще свое государство построить.
Сколько-то экземпляров «Гражданина» со своей публикацией Славка забрал из Москвы сам. Завез один мне на работу. Молча сидел, пока я просматривал журнал, потом засобирался уходить и напоследок сказал:
- Заразил ты меня бумагомарательством.
- Слава, у меня в газете вакансий нет…
- А и не надо. Книгу собираюсь писать. Разберусь с мыслишками – позвоню.
Какой-то юбилей, если память не изменяет, славкино сорокалетие, отмечали на бегрединской семейной фазенде Даржа. Он провел по всей усадьбе, показал дом, гараж с котельной, где топился тот самый котел, который я видел еще в его эскизах, кошары, коровник и молоканку, насосную станцию. Строилось здесь все не просто так, не для того, чтобы красивше, а главное – с умом, функционально. В одном из перекуров мы стояли на террасе, с которой открывается захватывающий дух вид на долину, стекающую к Енисею.
- Вот это и есть мое государство, - негромко, то ли для меня, то ли себе произнес Славка.
- Молодец ты, конечно, Слава. Вот только одного не пойму: на кой черт тебе книга сдалась?
Слава помолчал, словно раздумывая, откровенничать или отбояриться общей фразой:
- Ты понимаешь, государство это я строил для мамы с папой, для Ураны, для Долана и Доланы. Сам видишь, какое время сволочное нам выпало. Стариков особенно жалко. От времени их, конечно, не спрячешь. А вот это, - он обвел руками вокруг, - это просто место, где они могут побыть сами собой. Как чуланчик. Помнишь, в детстве у каждого из нас был свой закуток, темнушка, куда можно было бы забиться и отгородиться от проблем. А книга… Книга – это для всех. Для нас, тувинцев. Для тех, кто захочет нас понять. И, конечно, для меня, любимого. Раневская, кажется, сказала, что фильм – это плевок в вечность. Книга – это тоже вечность. Моя вечность.
…Номер мобильника Славы до сих пор «забит» в «контактах» моего телефона. Я не удаляю его, потому что где-то в подкорке живет ожидание звонка, следом за которым я обязательно услышу в трубке знакомое:
- Здравия желаю, товарищ майор!
Но и вызвать этот номер я не могу. Не могу, потому что боюсь услышать в ответ равнодушный чужой голос:
- Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа.
Роман Тас-оол
|
|
Общество 
