|
 320 страниц, изданные
"АСТ" тиражом 17 тысяч экземпляров - это не мемуары профессионального
инженера-строителя, политика, спасателя, военного министра и президента
Русского географического общества. Как отмечает сам автор, "Про
вчера" - это книга о людях, о работягах - героях событий, которые
случились в его жизни.
Жизни невероятно
насыщенной, в которой всего много: и радостей, и горестей. Описанных
пристрастно и объективно одновременно.
Книга "Про
вчера" - из издательской серии с говорящим названием: "Великое время.
Великие имена". Но величие времени и имен не означает, что речь там лишь
об эпохальных событиях и именах, которые знают все. Отнюдь.
 Вот как вы думаете,
"Запорожец" - это машина или мини-субмарина? Казалось бы, странный
вопрос, особенно если речь идет о первом поколении легендарных советских
заднемоторных легковых автомобилей ЗАЗ-965. Так вот, оказывается, что все в
нашем удивительном мире зависит от конкретной ситуации.
В книге описан случай,
когда водитель, переправляясь на пароме через Енисей, перепутал переднюю
передачу с задней. На "Запорожце" это случалось даже с профи: коробка
передач там была сконструирована с фантазией. Выезжая на берег, шофер-ветеран Николаич
лихо стартанул в противоположную сторону. В Енисей. И ушел на дно.
Человека спасли быстро, а
вот машину вытаскивали долго, творчески. Как есть субмарина: она не лежала на
дне, а ездила по нему, причем, в самом буквальном смысле слова. Ведь просто
подогнать трактор и зацепить тросом - это же банально. Не для нас, наш человек
легких путей не ищет. Поэтому сбегали за речным буксиром, и потащили
"запор" по дну, до ближайшей отмели. А вот в каком виде машину
вытащили из-под воды… Нет, это лучше все-таки прочитать в первоисточнике.
Какие-то сюжеты вызывают
слезы. Наверное, иначе и быть не могло, учитывая личность автора книги. Он
десятилетиями руководил ликвидацией последствий стихийных бедствий и
технологических катастроф. В книге описаны просто жуткие ситуации. И опять, это
какой-то совершенно неизвестный широкой общественности ракурс трагедий. Обычно
ведь как мы узнаем о резонансных ЧП: скажем, произошло землетрясение, спасатели
извлекли из-под завалов живых и мертвых. К таким сообщениям мы привыкли. А есть
ведь и другие. Когда человека придавило плитой, и он жив. Но только до того,
пока эту самую плиту с него не снимут. Потому что можно спасти жизнь
пострадавшему, ампутировав ноги. Но нельзя ампутировать половину тела. А теперь
представьте, что под завалом - ребенок. И он еще жив. И то, что я сейчас
написал про "нельзя" - надо объяснить матери этого ребенка. Она
рядом. И вы - тот самый человек, который это обязан сделать. Просто потому, что
больше некому…
Но жизнь - это не только
череда драм и трагедий. Есть истории, которые могли бы стать сюжетом
художественных короткометражек или лечь в основу новой серии "Особенностей
национальной охоты".
Хотя как знать, может еще
и станут, лягут.
Что подкупает: в книге
шофер Николаич прекрасно соседствует с такими людьми, как Виктор Черномырдин, и
другими эпохальными личностями. Великое время складывалось из поступков разных
людей, в том числе и тех, чьи имена не на слуху. "Мое поколение обошло
стороной помпезное описание этого сиюминутного мира, - констатирует Сергей
Шойгу. - Хотя всю эту красоту я люблю с детства. Она, эта красота природы,
одинаковой не бывает, она всегда разная, как и люди, о которых, собственно, и
идет речь…".
У эпохальных событий была
теневая сторона. Например, Олимпиада 1980 года до сих пор у человека старшего
поколения вызывает слезы умиления трогательной сценой прощания с улетающим
мишкой. Казалось бы, там давно все описано: бойкот нашей Олимпиады из-за войны
в Афганистане, насыщенная сюжетами спортивная составляющая. Известно и то, что
города, где проводили основные спортивные состязания, очистили от
"нежелательного элемента": фарцовщиков, валютчиков, спекулянтов и девушек
с пониженной социальной ответственностью. Да, все так и было. Но вот как
сложилась их судьбы? О том, как трудом их исправляли, точнее, пытались
исправить - тоже в "Про вчера".
 Запретных тем у Шойгу
нет. Историю творят все: и член правительства, и рабочий ударной стройки. На
некоторых строительных объектах у нас был высок вклад спецконтингента:
заключенных. На эту тему писали многие, и очень по-разному. Например,
по-шаламовски пронзительно. Но обратите внимание: все, что осталось в нашей
памяти, это всегда взгляд писателя изнутри, со стороны сидельцев. Но, по-моему,
еще никто не отваживался описывать вклад заключенных с позиции руководителей
строительства. Шойгу это сделал: описание короткое, как эссе, и что непривычно
- симпатия автора на стороне именно контингента. А главное: всякое было, но не
стоит делить историю, которую мы сотворили своими собственными руками, на
черную и белую. И радость, и горе - это наша жизнь, и другой не будет.
"Перебираешь в
памяти то время. Как мы жили. Как становились другими, и страна становилась
другой. И ощущение счастья - этот кусок памяти", - пишет автор.
В книге "Про
вчера" недосказанностей нет, но есть ощущение, что осталось очень много
событий, взгляд на которые глазами Сергея Шойгу, будет весьма интересен и
востребован.
К тому же 320-страничное
путешествие по волнам нашей памяти неизбежно приближает нас ко времени, в
котором мы живем. "Про вчера" написано, прочитаем. А, образно говоря,
про сегодня будет?
Сергей Шойгу с привычной
прямотой сообщает: будет время - продолжим.
Главы из книги
Нефтегорск
Тот май на севере
Сахалина был необычно жаркий. В городе цвели вишни. Уже посадили картошку.
Тайга вокруг города дышала теплом. В школе праздновали последний звонок
двадцать шесть выпускников. Вместе с учителями. Днём было солнечно. Праздновали
допоздна.
Нефтегорск рухнул в час
ночи. Именно рухнул. Землетрясение, почти восемь баллов. Уцелело всего
несколько зданий: отделение милиции, часть школы, часть администрации. Школа и
все пятиэтажки, построенные из шлакобетонных панелей, легли, оставив внутри
себя спящих, любящих, ждущих. Девушек с белыми бантами, в белых фартучках и
гольфах. Ребят с пушком под носом. Ещё и не брившихся. Все они были в школьном
зале. Их доставали из-под завала ещё четыре дня. Из двадцати шести выпускников
выжили девять. Под обломками погибли две тысячи сорок человек, бо́льшая часть
жителей города.
Весь Сахалин накрыла
трагедия в Нефтегорске. Как в огромном котле, в ней кипело горе каждого в
отдельности человека, каждой семьи.
Мать обезумела от горя и
не понимала, почему её девочку, с которой она говорит и которую она слышит, не
могут достать: "Не можете поднять какие-то две панели. Вот же она - рука,
плечи, ещё чуть-чуть - и увидите лицо…" Объяснить невозможно, что, как
только поднимем эти самые две плиты, ей, её девочке, жить останется пятнадцать,
может быть, двадцать минут и мы ничего сделать не можем, ну почти ничего. Можем
подержать её ещё на этом свете два-три часа, не трогать завал, не поднимать, не
разбирать.
Совсем обессилевшую мать,
уже без остатков слёз и эмоций, подвёл к дочери, точнее, к месту на руинах, где
можно было с ней общаться. Оставил их втроём. Третьим был спасатель-парамедик,
державший капельницу, поставленную в вену под ключицей девочки, в единственное
место, очищенное от завала. Жёстко, даже грубо парамедик сказал матери:
"Садись, поговори, наговорись с дочкой. Мы её не спасём, и никто не
спасёт. Полтела передавлено, если б только нога. Ноги, руки можно ампутировать,
а полтела - нельзя".
Все ушли, они остались
попробовать наговориться. Мама и двенадцатилетняя дочь… И так по всему бывшему
городу - десятки, сотни таких мам, отцов, бабушек, судеб.
***
В Нефтегорске было много
коров, которых держали в сарайчиках, где доили, кормили, поили. На третий день
всё это недоеное стадо, потерявшее в землетрясении хозяев, начало реветь.
Именно реветь, мычанием это назвать нельзя. Сотни четыре, думаю, или даже больше
бурёнок недоеных, непоеных. Если сегодня не подоить, всё, завтра на
мясокомбинат. Начали искать, кто может доить. Нашли. Боец с важным видом
сказал: "Дайте мне тёплую воду, полотенце вымя обтереть, а вот дальше не
помню, как бабка делала. Как-то дёргала".
Стало понятно, что
бурёнок не спасём, отправили всё стадо на мясокомбинат. В тот же день начали,
почти как волки, выть собаки в гаражах, на привязи - хозяева-охотники не
пришли, не накормили. С ними разбирались местные ветеринары.
***
Штаб развернули рядом с
полуразобранной хоккейной коробкой, больше похожей на загон из неструганых
досок. Всё организовали в одном месте: администрацию, столовую, морг и
больницу.
Стали вести списки
найденных - погибших и живых. Регистрировать. Устанавливать, кто куда
направлен, к кому за чем обращаться. Требование: всех, кого хоронят не здесь,
надо везти в цинковых гробах. Жарко ведь. Тела начинают разлагаться.
Но цинковых гробов нет. А
до опознания где хранить тела? Собрали со всего Сахалина рефрижераторы.
Мало. Грубо сколоченные
гробы стоят в четыре яруса. Краем глаза вижу: японские журналисты открывают
гробы, снимают изувеченных покойников. И тут же наши с криками побежали их
разгонять. Видимо, проснулась обида за страну. Журналисты повели себя не
по-людски как-то… В первый день пришёл мужичок, то ли рыбак, то ли огородник,
сказал: "Был на выезде с мужиками. Вернулся только, а тут такое…" В
общем, ему надо было два гроба цинковых. Один большой, под жену, поменьше - под
дочку пяти месяцев. "Найду и повезу на Кубань. Мы оттуда". Через
сутки вновь пришёл: "Давайте один гроб, маленький. Жену вот откопали, ни
царапинки". На второй день он уже вместе с женой помогал спасателям
работать. Спрашивал: "Почему сняли собак? Верните. Там же могут быть
живые!" Объясняли: "Известковая пыль разъела слизистую носа, глаза.
Лапы порезаны. Надо два-три часа отдохнуть четвероногим".
И вот тогда пришла
простая, но, как выяснилось впоследствии, очень эффективная идея-технология.
Минута тишины. Ну, не минута, а примерно полчаса или даже час. Остановили всё:
краны, бульдозеры, генераторы, гидравлику. Все стали слушать и спрашивать:
"Если живые - отзовитесь, крикните. Если не можете - постучите".
И в первую же
паузу-тишину больше двадцати точек услышали. Начали к ним пробираться, разбирая
перекрытия. Плиту за плитой. На пятые сутки, к исходу четвёртых, пришёл тот же
рыбак-огородник с женой. Она в зимнем пальто поверх сорочки. Говорят: "Не
надо гроб детский, не надо". Нашли их пятимесячную дочку, живую и
невредимую. Совсем крошка, маленькая, осипшая. Она была завёрнута в какое-то
одеяло и почему-то с мягкой игрушкой, явно не по возрасту. Счастливые,
удалились. Семья. Я больше их не видел. Хотя и слышал о них. То ли их куда-то не
записали, то ли не вычеркнули. В общем, искали…
***
 Нефтяник. Он попросил
покурить. Предложили ему всё, что было у ребят-спасателей: "Ту-134",
"Плиска", "Родопи". Он от всего плевался: - Покрепче нет
ничего? Вы что, только бабские курите?
Нашли "Приму".
Но мундштук быстро намок, сигарета развалилась на табак и бумагу. Точнее,
расползлась. Долго отплёвывался. Нашли "Беломор", причём
ленинградский, лучший, произведённый на фабрике имени Урицкого. Разобрали всё
вокруг него, под спину сделали что-то похожее на носилки, подсунули спальник,
подушку и стали изображать работу по разбору четырёх этажей, которые,
сложившись пирогом, лежали на его ногах и тазу. Никто не знал, что делать.
Человек жив, но полтела раздроблено и зажато. Знали, что не выживет. Знали, что
решение по разбору завала - это смертельный приговор.
Точнее, его исполнение. И
никто не решался стать исполнителем.
Принесли соку. Попросил.
Виноградный, сладкий.
- Слушайте, у вас что
там, нет нормального томатного с перцем-солью?
Нашли.
- Ну, мужики, если вы и
дальше будете так работать, вас либо разгонят, либо родственники грохнут.
Какие-то сраные три плиты который час не можете разобрать. На хер вам все эти
прибамбасы:
перфораторы, гидравлика,
пилы по бетону? Давно бы кувалдой расх…чили без всего этого ливера… Пытались
отвлечь его как могли. Не решался никто разбирать плиты, и я в том числе.
***
Позвали на другой дом,
точнее, груду пыльных панелей. Нашли деда. Он чудом уцелел под платяным шкафом
старым. Крепкий был шкаф, из цельного дерева.
Докопались, пробились,
разобрали верх шкафа. С нами рядом дочь его - рада, машет руками, кричит:
"Скорей! Скорей!" А дед спокойно говорит оттуда, снизу, из могилы
практически:
- Примите всё, что в
шкафу: три комплекта постельного белья и шубу.
С нами работал тогда
Андрей Рожков. С больной спиной, но всё равно был с ребятами в деле. Погиб в
1998 году, когда на Севере испытывал водолазное оборудование. Так вот, Андрей
сорванным ещё сутки назад голосом отвечает деду:
- Пошёл ты на х…! И дочь
твоя! Уже от работы люди с ног валятся, а он наволочки спасает!
Дед нехотя протянул руки,
вытащили. Девчонка рыдает то ли от радости, то ли от жуткой усталости и
безысходности. Ни дома, ни вещей, ни документов. Из всей родни, слава богу,
хоть отец нашёлся.
***
Вернулся к нефтянику.
Вижу, всё понял сам.
- Налей водки.
Выпил залпом стакан.
Жадно выкурил папиросу.
- Ну всё, мужики. Пока.
Подымай. Мать её…
Держали мы его почти
сутки. Дальше, казалось, день и ночь стали бесконечными. Это был первый и
последний случай, когда четверо суток на ногах.
***
Собирали там, как всегда
после катастроф, ценные вещи, документы, охотничье оружие. Поставили парту из
школы, вроде как пункт сдачи. Видим: женщина в возрасте, начальственного вида,
но сильно растерянная, и милиционер, слегка выпивший. Говорю им:
- Принимайте находки.
- Не можем.
- Надо. Пишите акты сдачи
и приёмки с описанием всего, что сдаём
 Землетрясение не
причинило вреда памятнику вождю. Устоял. Как в песне "Ленин всегда
живой".
Кто-то надел ему
респиратор. Памятник стал главным ориентиром на завалах.
Приехал губернатор
Фархутдинов, сказал:
- Уже больше двух тысяч
погибших. Со спасёнными понятно. Заработали двадцать шесть воздушных мостов,
перебрасываем вертолётами, самолётами во все города и больницы Дальнего Востока
и Сибири. Погибших хороним. Где людям жить? Города нет. Новый построим не
скоро…
Именно тогда появились
первые жилищные сертификаты. Расселили всех за месяц по Сибири и Дальнему
Востоку. Сотни, тысячи вопросов, проблем, судеб. Каждая из них достойна
отдельного рассказа.
Вспоминается сильная,
неунывающая женщина, которой придавило обе ноги. После ампутации в Хабаровске
осталась одна. У неё погибли все близкие, муж, дети. Через несколько лет узнал,
что она вышла замуж, родила. Невероятной крепости люди. И таких историй сотни,
как и людей, которые боролись за каждую жизнь. И за свою, и за других.
Впрочем, боролись не
только люди. Был среди спасателей спаниель Лёнька. Первый герой тех событий,
нашедший под завалами около трёх десятков человек, несколько кошек и своих
домашних соплеменников. Тогда даже не думали, что пройдёт два-три года и у нас
будут специальные школы-питомники и десятки четвероногих готовых
героев-спасателей.
Что касается города, его
нет. Пропал с карты, из жизни страны. Рекультивировали. Осталось кладбище,
памятники. Могилы с именами и фотографиями. И братские захоронения, в которых
упокоились изуродованные, неопознанные тела. Каждый год весной люди на острове
собираются и едут туда. Те, кто выжили. Те, кто спасали.
Дорога к Нефтегорску
исчезает, зарастает, и проехать можно только на подготовленных машинах.
Запорожец
Гриша, или Григорий
Николаевич, а по-шофёрски просто и уважительно - Николаич. Водитель. Пожилой,
опытный, за спиной сотни тысяч километров трудных российских дорог. Приехал в
Туву после войны и остался. Не учился, женился. Шоферил на грузовиках ЗИЛ-157,
ГАЗ-51. Потом стал возить начальство разного уровня. Дорос до водителя гаража
обкома КПСС, пересел на "Победу". Часто хвастался, что он (точнее,
начальник его) первым получил "Победу" полноприводную.
Тогда её называли
"утюг". Потом была знаменитая "Волга" ГАЗ-21 с оленем на
капоте. Потом ГАЗ-69. По его словам, проходимее и неприхотливее этой машины нет
и не будет. А уже совсем перед пенсией он пересел на советскую мечту времён
застоя - "Волгу" ГАЗ-24.
Это была вершина
благополучия. Предел мечтаний. Хотя по технической части в ней не было ничего
особенного. На фоне мировых достижений автопрома. В СССР тогда даже в гаражной
болтовне с байками и приколами никто не рассказывал про коробку-автомат, про
машину с двумя педалями - газ и тормоз, потому что никто про такое чудо не
знал.
Километры наматывались на
одометр, шины стирались, дожил Николаич до пенсии. Хотел поработать ещё, но ему
намекнули, что хватит. Зато он получил от руководства в качестве благодарности
за многолетний труд талон на "Запорожец".
Такой персональный
автомобиль в то время тоже был большой редкостью. И производил впечатление.
Особенно где-нибудь в далёком селе. В общем, ушёл Николаич на заслуженный
отдых. Грибы, ягоды, огород, охота, рыбалка. Автомобиль для этого был очень
кстати. Нежно полюбил Николаич свой "Запорожец" с первого дня
владения. И вот встретил я его на пароме через Енисей. Паром уже собирался по
тросу, натянутому через реку, отходить, когда на причал выскочил сигналящий
всем огненно-красный, как пионерский галстук, "Запорожец". И последним
успел заехать на паром. Водитель с достоинством выбрался из машины. За ним
последовала его жена.
Речной паром шёл
медленно, и небольшая компания собралась возле Николаича поговорить.
"Голубика пошла, по ягоды вот собрался с женой, - пояснил он и с гордостью
добавил: - А на этой машине я пройду где угодно, в любую дурнину залезу. Чем
хороша - двигатель сзади. Не проходишь передом, развернулся - и задом! Как на
тракторе, в любую гору!"
Ещё к нам подошёл
студент, приехавший на каникулы, поддержал разговор и попросил подбросить по
пути. Николаич добряк: "О чём речь!" Берег приблизился, причалили.
Одна за другой машины выгружаются, а пассажиры садятся уже на суше. Последний -
красный "Запорожец". Кто не знает, подскажу: там, где у всех нормальных
машин первая скорость, у "Запорожца" - задняя. Распираемый на людях
от гордости Николаич это забыл. Он по-хозяйски отправил жену на берег вместе со
студентом-попутчиком, завёл "Запорожец", газанул для куража и,
включив первую, которая задняя, лихо спрыгнул в реку. Задом. Спасать Николаича
кинулись все, а вытащил, по-моему, студент. Машина алым пятном виднелась на
дне. Конечно, все наперебой полезли с советами, как спасти
"Запорожец". Стали думать, где взять кран, как подогнать, как
восстановить: "Достанешь, слей масло, продуй и только тогда…";
"Можно зацепить и по-тихому вытащить на берег"; "Нужен трактор и
длинный трос";
"Главное - хорошо
просушить, не торопясь". Заключил эти рассуждения паромщик как крупный
знаток и флотоводец: "Там ниже по течению тягачи речные таскают плоты
леса. Думаю, за бутылку горькой подцепят и по дну выкатят потихоньку на косу, а
там и трактором можно".
Горькой нашлось аж
несколько бутылок. Судя по лицам и разговору, речники, пока шли к нам, уже
приняли по двести-триста грамм. Или это было их обычное состояние. Поныряли,
поматерились, зацепили машину. И мощный катер, который таскает по реке плоты в
четыреста кубометров леса, отошёл чуть вглубь, натянул трос, дал газу и поволок
утопленника к косе-перекату, где помельче.
Естественно, все шли вдоль
берега в ожидании.
Временами показывающаяся
над водой крыша "Запорожца" тревоги ни у кого не вызывала. Зря.
Любовь и гордость
Николаича, всплывая и опускаясь на дно, крутясь, как блесна, добралась до
отмели. Ободранная об дно до металлического блеска, машина, без стёкол и даже
следов красной краски, сиротливо ждала второй части экзекуции - вытягивания на
берег.
Очень хорошо помнит
каждый, кто имел в то время машину, тем более новую: не то что
"Запорожец", даже мотоцикл "Урал" немного приподнимал
своего обладателя над всеми остальными.
Народ тогда почти
поголовно был рукастый, так что, думаю, успокоившись, "Запорожец"
восстановили, выправили, покрасили.
***
Перебираешь в памяти то
время. Как мы жили. Как становились другими и страна становилась другой. И
ощущение счастья - этот кусок памяти. Чаще всего, когда вспоминаю о детстве,
вспоминается один вечер. Когда сбывались мечты.
Перед Новым годом отец
зовёт меня к печи на кухне, достаёт свёрток, рвёт вощёную бумагу, там
коньки-"снегурки". Он открыл дверцу печи и кинул коньки в огонь.
Я даже крикнуть не успел.
Вся жизнь оборвалась. Через какое-то время, утерев мне сопли, достал кочергой
коньки, уже без густой солидольной смазки. Быстро вышел на улицу и окунул их в
снег, лезвия зашипели. Коньки эти были без ботинок - просто металлические
лезвия, которые к любой обуви можно было верёвками прикрепить. И отец таким образом
- в печи - просто заводскую смазку с них убрал, чтобы не пачкались. После этого
было у меня много разных лыж, коньков, но помню я именно эти.
|
|
Новость дня 
