Евгений Антуфьев при поддержке швейцарского пастора превратил протестанский храм в святилище Владимира Набокова

Российский художник и швейцарский пастор превратили протестантский храм в святилище Владимира Набокова

Куратор проходящей в Цюрихе 11-й выставки европейского искусства "Манифеста" Кристиан Янковский предложил художникам сотрудничать с людьми, которые занимаются общественно полезным трудом, создать с ними совместные предприятия. Выставки проходят в больнице, полицейском управлении, ресторанах, гостинице, кабинете дантиста, пожарном депо. Среди коллабораций есть экзотические: один арт-проект сделан в школе женского оргазма, другой – в парикмахерской для собак, а сотрудничество художника и ассенизаторов завершилось созданием скульптуры из 60 тонн экскрементов.

Российский художник Евгений Антуфьев вместе с протестантским священником создал инсталляцию "Вечный сад" в одном из крупнейших храмов Цюриха, Вассеркирхе. Антуфьев решил превратить его в святилище Владимира Набокова, писателя и энтомолога. Распятие над алтарем заменила огромная голубая бабочка, в витринах появились жестянки из-под леденцов, в которых Набоков хранил свою коллекцию, а также розы из сада для слепых и документация одной ночи, проведенной Антуфьевым в набоковском номере отеля в Монтрё, в том числе кусочек гостиничного мыла.

Набоков в церкви?! Об отношении писателя к религии его биограф Брайан Бойд пишет так: "Для Набокова метаморфозы насекомых не были ни ответом на загадку смерти, ни доводом, ни моделью, ни даже метафорой, которую следует принимать всерьез. Одному священнику русской православной церкви, высказавшему предположение, что интерес Набокова к бабочкам, быть может, связан с высшим состоянием души, он ответил дерзко, что бабочка – отнюдь не ангельское подобие и что она иногда садится даже на трупы".

Евгений Антуфьев рассказал мне о том, как он вырастил "Вечный сад".

– Почему человека, который сказал, что "в религии кроется подозрительная общедоступность, уничтожающая ценности ее откровения", вы решили отправить в церковь?

– Если вспомнить ранние стихи Набокова, там есть бабочки-ангелы, "Мы – гусеницы ангелов; и сладко вгрызаться с краю в нежный лист". Это довольно дурные стихи, но, тем не менее, видно, что его эта тема интересовала. А почему в церкви? Мы делали этот проект со священником Мартином Рюшем, начали отталкиваться от цитаты из Библии: "Что жизнь человеческая? Трава. Что слава человеческая? Цветок на этой траве. Завяла трава, и цвет ее опал. Слово Божье пребудет вовек". Мы стали думать, что такое сад, что может быть в саду, пришли к бабочкам, цветам, животным. Ходили с ним по садам в Цюрихе, смотрели, отмечали. Были в чудесном саду для слепых на другой стороне Цюрихского озера. И Набоков возник очень странно в связи с тем, что он связан со Швейцарией, жил здесь 17 лет.

– То есть последовательность такая: сначала сад, потом бабочки, потом Набоков? Не Набоков сначала?

– Нет, не Набоков. Все знают, что Набоков увлекался бабочками. В этом, конечно, была литературная поза. Мне кажется, он их не настолько любил, сколько любил про них рассказывать. 

– На выставке есть вещественное доказательство его любви: жестянки, в которых он хранил бабочек. Как вам они достались?

– В рамках исследования этой выставки я ездил в Лозаннский университет, смотрел коллекцию его бабочек. В этом университете 4500, по-моему, бабочек, убитых Набоковым, – это только швейцарские бабочки, потому что часть его коллекции хранится в Гарварде, а часть еще в одном месте. Изначально была идея выставить его коллекцию бабочек в церкви, и больше ничего. Но бабочки не могут путешествовать, они слишком хрупкие. Мне сказала смотрительница: "У нас, конечно, есть дубликаты, но эту бабочку он поймал 4 июня 1963 года, мы не сможем вернуть этот момент и не сможем найти такую же бабочку". Притом что они эту коллекцию не выставляют, она просто лежит в запасниках в темноте. Я умолял их отдать мне бабочек, но они сказали: нет. И тут я увидел эти коробки, в которых вдова отдала всех бабочек в университет, и попросил коробки для выставки.

– Из-под чего они?

– Из-под леденцов. Тоже странное зрелище: вся его коллекция хранилась в коробках из-под леденцов, можно представить, сколько леденцов он съел. В этом есть что-то трогательное и детское, эти коробки с сокровищами, с ценностями. Нам достались эти коробки с огромным трудом, со страховкой. Я за них очень беспокоюсь, это, конечно, ценный экспонат. Мне нравится, что Набоков сейчас и сам в какой-то степени превратился в коллекционную бабочку, потому что его вещи продаются на аукционах; ботинки, сачок, карандаш выставляются в музее в Санкт-Петербурге. Не знаю, что нам могут сказать ботинки Набокова или его пенсне, но, тем не менее, это совершенно стандартная культура мемориальных музеев. Меня вообще завораживает хлам, коллекционирование вещей. В то же время меня завораживают люди – в частности писатели, которым это было совершенно не нужно. У Набокова была абсолютно пустая комната, в которой стояли кровать, письменный стол – он был единственной его личной вещью, вся остальная мебель принадлежала гостинице.

– А где же были бабочки?

– В коробках. Четыре тысячи бабочек в коробках не так уж много места занимают.

– Они были в той же гостиничной комнате?

– Я думаю, там. Потому что в углу (я помню фотографию) валялись какие-то вещи и сачки, и это, собственно, все, что там было. Он снимал целый этаж для своей семьи. Монтрё – это один из самых дорогих городов Швейцарии. Многие русские эмигранты поехали в Монтрё после революции, потому что помнили, что там хорошо, но забыли главную вещь: что у них нет больше денег. Это был самый дорогой отель. За те 17 лет, что Набоков там жил, он мог бы купить замок в Швейцарии на эти деньги. Но его это совсем не интересовало, он любил жить в гостиницах, потому что это снимает бытовые вопросы.

– Так и Жан Жене переезжал из одной гостиницы в другую, выбирал самые паршивые гостиницы возле вокзала.

– Трумен Капоте первым делом купил прицеп для собаки и обставил гостиничный номер антикварной мебелью. Меня завораживает определенная культура гостиницы, потому что в гостинице времени нет, там оно замороженное, в отличие от персонального времени. Есть замечательная история, как Набоков в эту шикарную гостиницу пригласил на ужин Солженицына. Он заказал специальную музыкальную гостиную, но встреча по недоразумению не состоялась, Солженицын проехал мимо.

– Вы превратили Набокова в бабочку, уменьшили. В витрине лежат его маленькие шорты, ботиночки, сачок....

– Мне нравится ирония в том, что он превратился в сухую бабочку, которую изучают со всех сторон. Его ботинки, пенсне в музее совершенно так же наколоты. Его вещи продаются на аукционах. Немыслимое количество книг, переведена вся его переписка вплоть до мельчайшей буквы. В этом есть что-то болезненное.

– Я видел в вашем фейсбуке список литературы для этой выставки. Вы прочитали все сочинения Набокова?

​– Честно говоря, к выставке я ничего не читал, только стихи. Но я довольно много читал до этого, наверное, 60%. Но мне пришлось прошерстить довольно большой объем через гугл-транслейт, через поиск по документам все его книги в поисках слова "бабочка", "крыло", "взлетела". Как в "Машеньке": "Это письмо пролетело как капустница через всю Европу". У меня выставлены некоторые бабочки, упоминающиеся в его произведениях.

– Одна бабочка названа в его честь?

– Не одна, а очень много. У меня была идея выставить на алтаре бабочек, названных в честь Набокова, но, к сожалению, их невозможно найти, настолько они редкие. Он сам открыл несколько видов, по-моему, около четырех, и еще довольно много названо исследователями в честь него. Причем, как правило, это обычные подвиды голубянок.

– А гигантская бабочка, которая висит над алтарем?

– Это голубянка, как раз та, которая завораживала всю его жизнь. Причем вживую она полтора сантиметра – размах крыльев. Она выставлена в одной из витрин, именно эта бабочка, фотографию которой я сделал, чтобы повесить над алтарем. Она превратилась в семиметровый символ. Мне нравится, что больше всего в восторге от этой выставки церковные работники. Они пообещали раз в неделю менять букеты в вазе, которую я сделал для алтаря.

– Хоругвеносцы не атакуют?

– Нет, огромный энтузиазм со стороны верующих. Их ничего не смущает, ни Набоков, который был знаменит странными произведениями с церковной точки зрения, ни странные мои объекты, ни то, что что-то поставлено на алтаре. Притом что церковь действующая, там проходят крещения, венчания, службы время от времени. Очень странно – в действующей церкви огромная экспозиция по Набокову с бабочками. Кстати, сожалел священник, с которым мы вместе придумали этот проект, что сейчас в этой церкви не проводят прощаний, когда выставляют мертвое тело. Как бы хорошо было: он лежит, а над ним летит гигантская бабочка! Во время "Манифесты" там будут проходить и службы, и крещения, выставка не отменяет церковные действия. У меня одна из немногих бесплатных выставок "Манифесты", потому что церковь должна быть всегда открытой. Более того, монтаж превратился в какой-то ужас, потому что церковь нельзя закрыть. Туда заходили какие-то люди, заглядывали в витрины, был кошмар.

– По ночам можно было работать.

– Да, большая часть по ночам и сделана.

Монстр из секретной комнаты 

– Вы создали секретную комнату, за вход в которую все-таки нужно платить скромную сумму. Что в ней?

– В этой секретной комнате – копии монстров Конрада Геснера, это швейцарский натуралист, один из первых основателей ботанических классификаций. Он коннотирует с Набоковым, потому что Набоков любил птиц. Как говорил его сын: "Отец любил птиц и слово". Набоков гордился, что может определить любое растение, любую птицу, которую видел. У него всегда были ботанические и орнитологические справочники в комнате. В произведениях, которые написаны в Швейцарии, гораздо больше фауны и флоры, до этого он, как правило, упоминал только бабочек. Геснер тоже был коллекционером, он собирал всё – камни, растения, части животных, ему посылали засушенных птиц, рыб, со всей Европы посылали рисунки животных, которых он потом перерисовывал. Как Набоков собирал бабочек, так и Геснер собирал монстров, он известен как автор атласа монстров. Он не очень в них верил, потому что разоблачал сшитых из шкур. Но, тем не менее, верил в морского монаха, который живет в море, и верил в единорога, даже верил, что держал в руках его рог – а это был рог нарвала. Священнику пришла идея выставить монстров именно в секретной комнате, потому что эта идея коннотирует со старой историей, когда ты платишь в цирке или в музее монету и можешь посмотреть на какого-нибудь обескураживающе фальшивого монстра – в полутемной комнате на черепаху с пришитыми заячьими ногами. Я сделал этих монстров из бронзы и латуни по эскизам Геснера – это не абсолютные копии, но вполне узнаваемая форма. Вход в секретную комнату стоит один франк.

– Что некоторых посетителей пугает.

– Что некоторых посетителей пугает, хотя проезд на автобусе стоит четыре с половиной франка. Мне нравится, что за маленькие деньги можно увидеть маленький секрет. Меня вообще завораживает секретная комната, я бы, наверное, к будущим выставкам сделал побольше секретных комнат, в которые вход будет не такой уж открытый. Мне нравится, что есть секретные уровни выставки. У этой выставки есть определенные уровни: первый – это просто красота, мои вышивки, вазы, бабочки, гигантская бабочка посреди церкви, а дальше нужно читать всю эту историю, довольно трагическую историю о том, как человек превращается в высушенное насекомое со временем. 

– Для того чтобы все это изучить, вам пришлось провести ночь в гостиничном номере Набокова. Какие ощущения? 

​– Ощущения странные. Потому что этот отель забит русскими, китайцами и арабами. Странный отель для определенной публики. Эта комната не самая дорогая, она стоит 730 франков без завтрака, и обычная публика в ней не очень заинтересована, потому что она небольшая. Там есть номера по три тысячи, по четыре тысячи евро, и они востребованы гораздо больше, чем набоковская комната. В нее, как правило, едут какие-то литературоведы, люди, которые интересуются творчеством Набокова. Ее надо за несколько месяцев бронировать. Они говорят, что всё оригинальное, поверить в это сложно, хотя стол похож на тот стол, который был на фотографиях. Есть несколько фотографий – Набоков сидит на балконе, сидит в комнате с букетом роз на столе и пишет. Мне очень нравится такое довольно дикое исследование: для выставки поспать в комнате, съездить, посмотреть на бабочек, то есть бессмысленная работа, которая никогда не будет использована.

– Счет из этого отеля вы выставили – он тоже превратился в произведение искусства.

– Мне кажется, что это вполне произведение искусства, поехать и провести ночь на кровати, на которой Набоков спал то ли 16, то ли 17 лет, в разных источниках по-разному.

– Давайте перейдем к следующей витрине, тут розы из сада для слепых, который вы уже упомянули. Что это за сад, почему там столько роз и почему вы решили их засушить в витрине?

– Это сад для слепых на другой стороне Цюрихского озера. Мы туда ездили со священником и обнаружили удивительное количество роз с именами известных людей.

– То есть он при клинике?

– Нет, это небольшой город, в нем небольшой сад, более ста видов роз. Перед каждой розой стоит табличка, на которой азбукой Брайля написано ее название. Идея в том, чтобы слепые могли приходить, трогать эти розы, обонять и потом читать название на этой табличке, самих роз, правда, не видя. Прекрасный маленький сад, он нас заворожил, это прямая иллюстрация к Библии: "Что жизнь человеческая? Трава. Что слава человеческая? Цветы на этой траве". И правда, огромное количество роз названы в честь известных людей или людей, которые никогда не существовали, например, есть роза Лолита или роза Маргарет Мерилл, она названа в честь вымышленного человека.

– Так что есть связь с Набоковым через Лолиту?

– Она не так уж важна. Мы поехали собрать розы в сад для слепых и случайно обнаружили Лолиту, конечно, это было удивительно. У меня должны были быть живые розы в церкви, я в последний момент решил их убрать, потому что это уже чересчур. Например, была роза Чайковский, принцесса Диана. Роза Мария Кюри есть. Мне вообще нравится все, названное в честь известных людей и все связанное с ними. У меня была выставка, посвященная Толстому, "Бессмертие навсегда", был зал, посвященный Анне Павловой. Все эти странные артефакты,–например, пирожные, которые названы в честь Анны Павловой. Очень странная история, как балерина превратилась в пирожное, которое известно по всему миру.

– Есть даже роман Eating Pavlova.

– Необычно то, что в Новой Зеландии сделали гигантскую Павлову весом в сто килограмм, назвали ее "Павзилла", Павлова + Годзилла. Они не остановились, сделали еще больше и назвали "Павконг", Павлова + Кинг-Конг. У меня была работа, посвященная Толстому, – это набор открыток из Ясной Поляны. Практически каждый год выпускается открытка с видом могилы Толстого. У меня есть виды открыток за сто лет, там видно, как изменилась оградка, исчезли деревья, как меняются цветы на ней. Могила совершенно не изменилась, потому что там нет ни памятника, ни надписи. Есть история, как в Великую Отечественную войну, когда Ясную Поляну взяли немцы, они хоронили немецких офицеров рядом с Толстым. Потом Ясную Поляну освободили, всех немецких офицеров выкопали и выкинули. Там чудесная история, однажды на том самом месте, где он с братом Коленькой искал зеленую палочку, на которой написан секрет, как сделать так, чтобы все люди обнялись и стали муравьиными братьями, он завещал. Стефан Цвейг назвал эту могилу самой гордой могилой в мире. Удивительно проходное место Ясная Поляна сейчас, синоним русской культуры, чистоты и спокойствия, совершенно туристическое место. 

– Вы привезли в Цюрих остатки липы, под которой когда-то сидел Чехов. Как вы на эту липу набрели?

– Я вообще изучаю все, что связано с деревьями. Меня завораживает культ скамеек в России: скамейка, на которой сидел Гумилев, скамейка, на которой любил сидеть Пушкин. Я собираю открытки, там так написано: скамейка, на которой любил сидеть Блок. У нас вся официальная культура так или иначе связана с литературой, потому что другого особо и нет, и культовые места, как правило, связаны именно с литературой.

– Не только в России, такие скамейки во всем мире есть.

– Конечно, но меня завораживают именно русские писатели. Мы были в Звенигороде, я нашел это дерево, оно даже отмечено на "Яндекс-картах", можно проложить маршрут к пню липы Чехова.

– Пнем она стала недавно.

– Упала в 2013 году под ветром. Все очень расстроились, что такая достопримечательность упала. Спилили и скинули в овраг, там до сих пор лежат куски этого дерева. Один кусок теперь выставлен в Цюрихе. Мне очень нравится эта история, что Чехов прожил в Звенигороде всего лишь две недели, пока заменял врача, любил сидеть под этим деревом, теперь под ним мраморная табличка, что под этим деревом любил сидеть Чехов. Удивительно, сколько табличек мы должны поставить по всему миру, где прошелся писатель, где он сидел, где он стоял, где он выпил кофе. Удивительно, насколько присутствие известного человека освящает место и делает его особенным. Кстати, Набоков верил в то, что за его столом в гостинице писал Флобер. Это тоже, я думаю, легенда, но она Набокову очень нравилась. Я хотел бы начать собирать такие предметы, покупать их на аукционах, но пока не имею финансовых возможностей. Дмитрий Набоков продавал коллекцию, потому что любил гоночные автомобили, тратил на них большие деньги.

– Почему рядом с чеховским пнем появились останки швейцарского дерева?

– Мы со священником приняли решение, что каждый из нас расскажет историю какого-то дерева, я расскажу историю чеховской липы, которая стоит в Звенигороде, а он расскажет о швейцарском дереве, тоже липе. Это было одно из самых старых деревьев в Цюрихе, оно было спилено, потому что местному кунстхалле понадобилось построить новое здание. Было очень много протестов, но, тем не менее, дерево спилили, там остался этот пень. Местные художники собрали какие-то куски этого дерева для своих проектов, и нам удалось получить кусок швейцарского дерева. Это история о двух исчезнувших деревьях, о двух пнях культуры. Потому что тут все очень любят деревья, для Швейцарии ландшафт – это часть культуры. Вид на водопад – такое же достояние, как знаменитая картина или замок. Вы, наверное, замечали: проложены туристические маршруты, шесть маршрутов вокруг горы, шесть маршрутов вокруг водопада. Это история о том, как природа и культура встречаются. Вся эта выставка – Набоков, бабочки, розы, деревья – о том, как природа и культура взаимодействуют, как культура становится частью природы, а природа становится частью культуры.

– Священник прежде не был художником? Вы его превратили в художника?

​– Из него вышел чудесный концептуальный художник. У него была идея инсталляции: бросаешь монетку, и во всей церкви гаснет свет. У католиков, когда бросаешь монетку, свет зажигается, а у протестантов будет гаснуть. Мне эта идея очень понравилась. Плюс мы выставили его детские сокровища: коллекцию швейцарских марок, коллекцию перьев. Тоже интересная история, потому что он собирал их в детстве, у него была большая коллекция, а потом он ее закрыл в коробку и не открывал 30 лет. Это история о том, как меняются наши ценности, как они снова превращаются в ценные вещи в этой витрине, теперь они стали частью экспозиции. Мне нравятся коллекционеры: как Набоков коллекционировал бабочек, так же и священник коллекционировал марки с бабочками и розами. Вообще эта выставка о коллекционировании объектов. Я добавил к своей коллекции странных вещей Набокова с его бабочками и куски дерева Чехова. Они до сих пор у меня лежат дома, жена очень не любит, потому что по ним ходят какие-то мокрицы, муравьи. Большая проблема выставлять такие вещи, как пни и куски дерева. У меня друг выставлялся в Третьяковке, выставил кусок дерева, скульптуру, а из него вылезли какие-то мокрицы, и все боялись, что они съедят Малевича.

– Выставка живет в церкви в течение "Манифесты", три месяца, потом ее разбирают и восстановить уже невозможно. Это удар для вас?

– Надеюсь, что она в какой-то момент возродится, как эта бабочка. Потому что священник пригласил церковные ассоциации, которые занимаются современным искусством, очень хочет показать этот проект в разных церквях по всему миру. Не знаю, насколько это возможно. В Швейцарии, конечно, особое отношение к искусству, к культуре, к художникам. Это единственное, что их завораживает. Конечно, это удар – это огромное количество собранного материала. Я не уверен, что для другой выставки мне бы удалось получить коробочки Набокова, которые мне принципиально важны. "Что слава человеческая? Цветы на этой траве. Увяла трава, и цвет ее опал". Ничего, к сожалению, не сделаешь.