Чужая голова – потемки, но не для Байыра Домбааная. Пятикурсник Московского государственного медико-стоматологического университета, приехавший в столицу из сердца Азии, в свои двадцать два года семимильными шагами движется к мечте – стать нейрохирургом. Проникнуть в ваш мозг Байыр может не только в прямом, но и в переносном смысле: он – лидер, способный увлечь идеей и повести за собой.
Для интервью лучше всего подходит спокойное место, близкое человеку по духу. Заместитель директора общественной организации – тувинского землячества – и председатель созданной при нем ассоциации студентов, интернов, ординаторов и аспирантов медицинских вузов Москвы сразу предложил такое – уютный ресторан при полномочном представительстве Республики Тыва на улице Донской.
Землякам – бесплатно
 – Действительно, Байыр, очень уютное место. Входишь и как будто сразу в Туву попадаешь: спокойно, по-домашнему. Часто тут бываешь?
– Да, мы здесь встречи землячества проводим. В 2015 году мы его по всем правилам зарегистрировали, теперь мы все – члены региональной общественной организации «Тувинское землячество».
– У вас и свой президент есть?
– Конечно. И не только президент, но и директор имеется. Президент – доктор медицинских наук, профессор Вячеслав Судер-оолович Ондар. Он – наш пример и вдохновитель. А директор у нас – аспирант философского факультета Московского государственного университета Артыш Минчей. Я у него в заместителях.
Землячество – это не просто встретиться, чаю выпить, мы стараемся что-то полезное делать. Сейчас продвигаем конкурс, задача участников которого – создать проект в любой отрасли, хоть в медицине, хоть в сельском хозяйстве, главное, чтобы он был реализуем и направлен на развитие Тувы. За первое место – пятьдесят тысяч, за второе – тридцать, а за третье – двадцать.
– Неплохие суммы. Это правительство Тувы финансирует?
– Нет, деньги выделил Вячеслав Судер-оолович. Лучшие проекты предложим профильным министерствам Тувы, уверен, что их обязательно возьмут в разработку.
В рамках землячества есть ассоциация студентов, интернов, ординаторов и аспирантов медицинских вузов Москвы. Создана она была в 2013 году, но жила без председателя. Осенью пятнадцатого, наконец, провели выборы. Председателем избрали меня, а заместителем – Аяса Ай-кыса, студента четвертого курса лечебного факультета Российского национального исследовательского медицинского университета.
Работы, конечно, прибавились. Нужно же не просто должность занимать. Придумали проект: бесплатная стоматологическая помощь живущим в Москве землякам. Лечат члены землячества, студенты последних курсов Московского государственного медико-стоматологического университета имени Александра Ивановича Евдокимова.
– Ой, а это не как парикмахеры-практиканты, которые могут случайно и налысо побрить? А тут всё-таки зубы, они, как волосы, не отрастут.
– Нет, у нас всё на профессиональном уровне, под наблюдением опытных профессоров. Когда мы всё обсудили и договорились, создал группу в социальной сети, эмблему для нее придумал – улыбающийся зуб в тувинской шапочке.
В четыре ночи разместили информацию о проекте, и уже через час пришло первое сообщение: «Как можно записаться на прием?» За один день собрали 60 подписчиков.
На помощь пришли старшие коллеги – члены региональной общественной организации «Ассоциация стоматологов Республики Тыва» – помогли материалами, инструментами. Поддержали нас и член Совета Федерации Мерген Дадар-оолович Ооржак, и главный специалист-стоматолог Министерства здравоохранения Тувы – Бежен-оол Кууларович Торуш.
Седьмого декабря 2015 года мы запустили проект.
Стая сорок и верблюда съест
– Кто стал первым пациентом студенческого стоматологического кабинета?
– Шаанак Донгак, он на третьем курсе аграрного университета имени Тимирязева учится. Лечил его Чаян Хомушку, именно он отвечает за реализацию нашего проекта. Мы с Чаяном в один год в университет поступили, с первого курса вместе с ним и Кежиктиг  Уйнукаем в одной комнате общежития живу. Мы всегда друг друга поддерживаем, помогаем к экзаменам готовиться.
Без поддержки друзей на пути врача очень сложно. Вместе – легче. Это, как в мудрой тувинской пословице: «Демниг сааскан теве тудуп чиир» – «Стая сорок и верблюда съест».
– А сам, если зуб разболится, куда идешь – в стоматологию или к Чаяну?
– К Чаяну, конечно, потому что доверяю ему.
– У тебя прекрасный русский язык. Тувинский так же хорошо знаешь?
– Конечно. Я вырос в селе Кызыл-Мажалык Барун-Хемчикского кожууна, в семье всегда говорили на тувинском, а за русский язык спасибо моим школьным учителям. Особенно – Татьяне Васильевне Терентьевой. Из-за нее увлекся журналистикой. Был редактором школьной газеты «Юное дарование», даже участвовал во всероссийской олимпиаде школьников по журналистике.
Думаю на родном тувинском языке. Два года назад начал замечать, что стал думать на русском. Считается, что родной язык – это тот, на котором думаешь. Постарался от этого уйти, вернулся к тувинскому языку. Родной язык – это признак самоидентификации, его нельзя забывать или отодвигать на дальний план, так можно и самому потеряться.
Сбежавший в ползунках
– Некоторые воспринимают время учебы в университете как защитный буфер между детством и взрослой жизнью, не взваливают на себя никаких обязанностей и общественной работы, а ты поступил по-другому. Почему?
 – Как почему? Когда ценят то, что ты сделал, когда видишь благодарных ребят и улыбки на их лицах, ради этого стоит поработать.
Мне всегда нравилось к чему-то стремиться, открывать новое. С детства был гиперактивным. Наверно, даже активней, чем братья: старший Белек и младший Байынды.
Есть семейная история о времени, когда я еще даже ходить не умел, а только ползал. Мама Нелля Когеловна Домбаанай, она учитель истории и обществознания, и папа Сергей Кара-оолович Домбаанай, он работал в милиции, уходили на работу, а меня оставляли с троюродной сестрой Белекмой, она в десятом классе училась.
Однажды Белекмаа уснула, а я через открытую дверь на улицу выполз. Меня прохожие заметили, панику подняли – маленький ребенок один на улице, на снегу, в одних ползунках! Отвезли в отделение милиции Кызыл-Мажалыка.
– Как ловко вышло: там же у тебя как раз папа работал?
– Нет, он в Ак-Довураке работал. Но в местном отделении сразу поняли, что им сына Сереги привезли, позвонили отцу, он приехал. Папа рассказывал: приезжает, а я, всем довольный, сижу на столе, за которым подозреваемых допрашивают.
Все сейчас с улыбкой на лице вспоминают об этом. Но тогда не до смеха было.
– Настоящий побег получился, по всем правилам: усыпил бдительность охранника, выбрался на свободу, но был пойман и допрошен. Желания связать жизнь с чем-то, связанным с формой, не возникало?
– О профессии в форме думал. Еще о профессии журналиста думал и о физмате. Очень любил математику и физику, всегда участвовал в олимпиадах, занимал первые места.
На выбор профессии повлияла смерть деда, Когела Кужугетовича Чуле. Он скончался от рака. Мы вместе с ним прошли все этапы болезни, от начала до конца, но я ничем не мог помочь.
У нас в семье не было ни одного врача. Мама очень хотела, чтобы я стал медиком. А мне очень хотелось носить форму, поэтому думал о профессии военного врача. По составленному списку рассматривал три варианта: Военно-медицинская академия имени Кирова в Санкт-Петербурге, Сибирский государственный медицинский университет в Томске и Санкт-Петербургская государственная медицинская академия имени Мечникова.
Стать военным врачом помешала военная реформа. По всей России массово сокращали военных врачей или  переквалифицировали их в гражданских. Были закрыты военные кафедры при медуниверситетах. Продолжала работать только Военно-медицинская академия имени Кирова, хотя ходили слухи, что и ее закроют. Но слухам я не верил, и весной, в одиннадцатом классе, прошел все медкомиссии и отправил туда свои документы через Барун-Хемчикский военный комиссариат. Сказали ждать, вызовут. Я ждал. Не вызвали.
Когда настало время подавать документы, утром сел в автобус, доехал до Кызыла, подошел к школе №9, где была база республиканской приемной комиссии, изучил весь список целевых мест. В списке вузов, предоставляющих целевые места, в глаза бросился Московский государственный медико-стоматологический университет. Туда я документы тоже подал. И именно из этого университета первыми и позвонили, сказали, что принят.
Мама как услышала, что университет стоматологический, сразу забила тревогу: отказывайся, ты же хочешь людей лечить, а не их зубы. Я послушался, позвонил и отказался от места. А потом мы еще вместе подумали, поизучали этот университет и убедились, что там не только стоматология, но и хороший лечебный факультет. Еще раз позвонил и попросился обратно.
Но место было уже занято, вместо меня приняли девушку. Сказали ждать: если она откажется, место мое, а если нет, значит, прохлопал. Девушка отказалась, и место мне вернули. Так стал студентом Московского государственного медико-стоматологического университета.
Можно на вас потренироваться?
– Когда в первый раз оказалась в московском метро без опытного сопровождающего, шла и запоминала повороты на переходах, боялась, что на обратном пути заблужусь и не смогу вернуться. Как прошел твой первый опыт самостоятельной поездки?
– Московское метро – целый подземный город. Первый раз в нем побывал в апреле 2011 года. Меня отправили на всероссийскую олимпиаду школьников по краеведенью. Серьезно подготовился к поездке: изучил карту метро, особенности, постарался разобраться, как переходить с одной линии на другую.
Но первое впечатление, конечно, не очень приятное сложилось. До этого никогда столько народу не видел: шум, все куда-то торопятся, сумасшедший ритм, и приходилось стараться не выбиваться из него. Натренировался тогда хорошо, когда через полгода приехал учиться в Москву, этот опыт очень пригодился.
– Хороший генерал начинает рядовым. Это утверждение подходит и для врачей?
 – Да. Первая практика студента медвуза – санитарная. Она началась после первого семестра. Проходил ее в Барун-Хемчикской центральной районной больнице. Меня учили, как проводить дезинфекцию помещений, как правильно делать уборку, объясняли основные принципы асептики и антисептики. Медсестры учили правильно делать уколы.
– Кому поставил первый укол?
– Это был мужчина, ему нужно было поставить внутримышечный укол в ягодичную область. Область верхнего наружного квадранта под прямым углом. Так как я был всего лишь практикантом, сначала спросил: «Можно на вас потренироваться?» А потом уже уколол.
На третьем курсе проходил практику в частной клинике Российских железных дорог. Распределили в отделение сосудистой хирургии. Условия шикарные: прекрасное оборудование, персонал, но на все отделение – всего два пациента. Работать хотел, учиться, а мне только повязки накладывать давали. Ребята, которые в городских больницах практику проходили, рассказывали, что их загружают по полной, они и санитарскую, и сестринскую работу выполняют. Жаловались, что очень устают. А я им завидовал.
Праздничные травмы
– Пациент, который врезался в память?
– Летом 2015 проходил очередную практику, на этот раз в Кызыле – в отделении нейрохирургии Республиканской больницы №1. Привезли женщину с острой субдуральной гематомой, муж ударил по голове. Пациентка – в коме, срочно нужно было оперировать. За операцию взялась единственная в Туве женщина-нейрохирург Рима Чыскал-ооловна Кудерек. Она тогда была дежурным врачом в отделении. Я ей ассистировал.
Часа три мы в операционной провели, удаляли гематому. Первый раз видел человека в глубокой коме. У той женщины теменная и височная кости были необычной толщины и твердости, сантиметра полтора-два.
– А обычно сколько?
– Всё индивидуально, но примерно от четырех до девяти миллиметров. Поэтому толщина в почти два сантиметра сильно осложняла операцию. Надо было сделать трепанационное отверстие в черепе – просверлить дырку – и увеличить пространство в кости.
Необычная толщина и плотность теменной и височной костей той пациентки могла быть, как мы предположили, либо из-за остеомы – это доброкачественная костная опухоль, либо из-за особенностей питания. Она жила на чабанской стоянке, значит, ела много продуктов, содержащих кальций и фосфор: молоко, сыр, творог. Эти продукты способствуют повышению плотности и процессам минерализации костной ткани.
Чтобы исключить или подтвердить остеому, кусочки костей отправили на гистологическое исследование.
– Загадка в стиле сериала «Доктор Хаус», там часто образ жизни пациентов играет существенную роль в постановке диагноза и выборе метода лечения. Что же в итоге выяснилось: остеома или кальций?
– К сожалению, результата исследования не дождался. Это был мой предпоследний день практики. На следующий день зашел – пациентка всё еще была в коме. Но загадки здесь особой не было, сама субдуральная гематома была получена в очень типичной ситуации: пьяный муж дал леща, женщина упала и ударилась головой.
Черепно-мозговая травма с субдуральной гематомой – типичная. Чаще всего – последствия пьяных драк. Во время практики в республиканской больнице не раз сталкивался с такими. Называли их праздничными травмами и травмами выходного дня из-за того, что чаще всего пациентов с ними привозили по вечерам в выходные и праздники.
Такая тяжелая черепно-мозговая травма с подострой субдуральной гематомой и была моей первой операцией, ассистировал молодому нейрохирургу Леониду Маадыр-ооловичу Хомушку.
Специально выбрал практику в нейрохирургии, чтобы понять, как все устроено. Немного побаивался операционных сестер. Это отдельный класс. Нечто высшее. Они – хозяйки операционной и всеми командуют, у них можно многому научиться.
Операции на мозге очень сложные, но и очень интересные. Процесс кровавый – много сосудов, поэтому задача ассистента нейрохирурга, моя задача, не только подавать инструменты, но и следить за кровотечением, обеспечивать хирургу хороший обзор операционного поля, освещение. Если в трех словах: промываем, отчитаем, сушим.
– Не превращаются ли все операции для ассистента хирурга в монотонную скучную работу?
– Ассистент – активный член хирургической бригады. Он должен не только выполнять технические приемы, но и понимать их смысл, во все вникать. Во время операции могут возникнуть осложнения, об этом тоже нужно успевать думать: прокручивать в голове все возможные варианты развития и быть готовым к любому исходу.
Ни хирург, ни его ассистент просто не могут себе позволить чувства монотонности и однообразия, ведь на кону самое ценное, что есть у человека – жизнь.
Руки вверх!
– Байыр, в фильмах часто показывают, как хирурги и их ассистенты моют руки, а операционные сестры помогают им надевать перчатки, маски, но всегда остается за кадром, а как же выкручиваются сами операционные сестры, ведь после дезинфекции нельзя прикасаться ни к чему нестерильному?
– Там все не так просто. Сначала медсестра надевает маску и шапочку, моет руки обычным мылом и заходит в операционный зал. Там она троекратно обрабатывает руки спиртом.
Теперь она считается стерильной и не имеет права прикасаться к нестерильным предметам. Поэтому бикс, в котором лежит стерильный халат, открывает для нее операционная санитарка, но берет его оттуда уже сама медсестра своими стерильными руками.
Санитарка помогает сестре завязать халат со спины. Эта часть халата считается нестерильной, поэтому во время операции медсестры, хирурги и ассистенты не имеют права поворачиваться к пациенту спиной.
Как только операционная сестра наденет перчатки и подготовит инструменты, она поможет стерильными руками одеть стерильному хирургу стерильный халат.
И еще: после того, как все члены хирургической бригады обработали руки, они не должны опускать их ниже локтей. Руки приподняты и согнуты в локтевых суставах.
– А ведь точно! Всегда показывают, что хирурги ходят с поднятыми руками. Для чего это нужно?
– Считается, что ниже локтей все равно можно подцепить различные больничные микробы. Очень интересно смотреть на то, как врачи бросают использованные марлевые салфетки и прочий хирургический мусор во время операции – как будто в дартс играют. Или они бросают использованные салфетки прямо на пол, а санитарки подбирают их и бросают в мусорку. Это всё для того, чтобы хирург, ассистент и медсестра не опускали руки ниже локтей.
– Правда ли, что во время операций хирурги включают музыку?
– За всех хирургов сказать не могу. Но в тех операционных, где я был, включали. Думаю, что музыка помогает пациенту справиться с волнением, а хирургу – сосредоточиться на операции, всей хирургической бригаде работать более слажено. Мы в Туве слушали радио «Европа плюс».
– Но там ведь не только музыка, но и диджеи разговаривают. Не отвлекает?
– Нет, нормально было. Но хирург, если захочет, может поставить что угодно свое. А может и вовсе отказаться от музыкального сопровождения.
– Если бы выбирал ты, какой музыкальный стиль поставил бы для аппендикса, а какой – для субдуральной гематомы?
– Для удаления аппендикса – что-нибудь из жанра альтернативного рока, а для субдуральной гематомы – «Времена года» Антонио Вивальди.
Игра «Поставь диагноз»
– Читала, что врачи специально не называют пациентов по имени, чтобы не привязываться и видеть в них не личность, а болезнь, которую нужно вылечить. Это так?
– В Москве чаще всего говорят просто «пациент» или «больной», иногда по фамилии называют. Есть латинское выражение: aliis inserviendo consumor, в переводе – служа другим, сгораю сам. Нас учат не переживать за пациентов.
Врач, который каждого больного принимает близко к сердцу, долго не выдержит. Но в тувинском языке просто нет слова «больной», если «аарыг кижи» – «больной человек», но не будешь же так людей называть? Поэтому в Туве врачи, в основном, обращаются к пациентам или просто на Вы, или по имени и отчеству. Более личный подход, но все равно надо стараться не привязываться.
Иногда это сложно, а иногда – нет. У некоторых пациентов в голове запрограммировано: врач должен. Они приходят и сразу с порога начинают требовать, не слушают, перебивают. Сейчас, с развитием интернета, еще хуже стало – перед походом к врачу человек нахватается в нем каких-то непроверенных данных и считает, что он уже всё про свою болезнь лучше врача знает. А в сети около семидесяти процентов медицинских данных – недостоверны.
Мы, когда рефераты в университете готовим, используем только надежные источники – медицинские книги, газеты и журналы, по десять раз всё перепроверяем.
– В книге «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома Джерома есть очень мнительный герой: просматривая медицинский справочник, он обнаруживает у себя решительно все заболевания, кроме родильной горячки. Бывает, что начинает казаться, что у тебя есть какие-то симптомы, когда вы в университете то или иное заболевание изучаете?
– Может, герой Джерома был ипохондриком? Не в такой степени, но и у меня бывает. После прохождения клинического предмета иногда возникает ощущение, что когда-то испытывал симптомы именно этого заболевания – в детском возрасте или школьником.
Иногда в автобусе, метро, электричке замечаю различные симптомы у окружающих. И в голове начинается своего рода игра «Поставь правильный диагноз».
А после прохождения курса психиатрии и наркологии начал подмечать то, чего раньше никогда не замечал.
– У себя что-то психиатрическое заметил?
– К счастью, нет. Если найду или у меня найдут, то прощай медицина. Но психиатрия мне очень нравится, она связана с неврологией и нейрохирургией. Например, очень распространенное и серьезное неврологическое заболевание – эпилепсия. Занимает третье место среди органических патологий головного мозга. Эта болезнь существенно меняет функциональную организацию головного мозг и, как следствие, ведет к различным психическим расстройствам.
Еще очень нравился курс латинского языка. Его на первом курсе вела шикарный преподаватель – Татьяна Владимировна Тритенко. Очень строгая и требовательная, но как же мне потом пригодились полученные знания во время экзамена по анатомии, когда нужно было называть различные органы на латыни.
Vasa vasorum
– Можешь на латыни составить предложение, не связанное с медициной?
– Нет. Мы не учили латинские глаголы, только некоторые выражения и названия медицинских, в основном, анатомических терминов в именительном и родительном падежах. Сосуды сосудов – vasa vasorum. Рars petrosa ossis occipitalis – каменистая часть затылочной кости. То, что пригодится на практике.
Еще учили медицинский английский, там из латинского много заимствований, разница в паре букв всего. Иногда, когда нужно было на контрольной написать название и на латинском, и на английском, было сложно в них не запутаться. В англоязычных странах, кстати, латинские варианты названий не учат, считают, что им достаточно английских.
– Успевают ли студенты-медики отдыхать, или всё время уходит на учебу и практику?
– Если постараться, можно успеть. У нас преподаватели часто на экзаменах и зачетах спрашивают: какую художественную книгу мы прочитали последней. Хотят, чтобы мы не зацикливались на учебе, а развивались всестороне.
Я, когда хочу отдохнуть, стараюсь путешествовать по миру, заодно совершенствую английский язык. Был в Китае, Италии, Турции. В 2015 году мне выпала возможность пройти курсы медицинского английского языка в Мальтийском университете (University of Malta).
В моей группе было восемь студентов-медиков, которые приехали из разных стран: Колумбии, Венесуэлы, Турции, Анголы, Ливии, Грузии.
В Республике Мальта очень развита система медицинского туризма, всё для этого подготовлено. Нас свозили в самый большой клинический центр страны – больницу Божьей Матери (Mater Dei Hospital). Меня поразили масштабы этого медицинского комплекса: огромное здание!
Когда сказали, что в нем имеется аж двадцать пять операционных залов, не поверил. Администратор предложила пройтись с ней по хирургическому отделению и показала оперблоки – просторные, с новейшим хирургическим оборудованием. Я был в восторге. И палаты соответствующие – с телевизорами, интернетом, стационарными телефонами, радио.
– Хотел бы поработать в этом мальтийском центре?
– Заманчиво, да. Но я хотел бы поработать в Туве. Конечно, такого новейшего оборудования там нет, но это моя родина, и мне хочется принести ей пользу.
Тройные агенты
– Научной работой занимаешься?
– Со второго курса. Первая работа была по анатомии под руководством Татьяны Владимировны Горской, она доцент кафедры анатомии человека, по специальности работает детским неврологом.
Консультировал нас доктор медицинских наук, профессор Александр Григорьевич Цыбулькин – ведущий отечественный специалист по изучению тройничного нерва и ресничного узла. Они очень повлияли на выбор моей будущей специализации – нейрохирургии. Хотя зачет по костям черепа я Татьяне Владимировне только с третьего раза сдал, но зато уж навсегда все запомнил.
На четвертом курсе с научным руководителем Сергеем Валерьевичем Калишем сделали и опубликовали серьезную научно-исследовательскую работу по патофизиологии опухолевого роста. Тема – «Управляемое репрограммирование макрофагов – новый подход в терапии злокачественных новообразований».
Мы исследовали влияние опухолевых цитокинов асцитической карциномы Эрлиха на пластичность опухоль-ассоциированных макрофагов по изменению их секреторной активности на примере концепции матричного репрограммирования макрофагов.
– Из всего этого я поняла только предлоги и пару существительных. Можно попроще?
– Попроще – сложно, но попробую. Смысл в том, что опухоль привлекает к себе клетки-макрофаги, которые призваны защищать организм, а опухоль переманивает их на свою, темную, сторону. Оказалось, что такое поведение опухоли диктует ее собственная программа выживания.
Мы проводили эксперименты и на основании полученных результатов, выдвигали предположения о том, как можно предотвратить рост опухоли и как использовать переманенные макрофаги для борьбы с онкологическим заболеванием, сделать их своего рода тройными агентами. В дальнейшем, есть планы перенести все это в плоскость нейроонкологии.
Каждый день – испытание на прочность
– Студентов-медиков сразу с первого курса ведут в морг резать трупы?
– Сначала – учебные пособия: человеческие органы в формалине. Звучит несколько цинично, но именно на них студенты начитают учиться лечить живых людей.
До 1995 года все бесхозные трупы передавались в медицинские учебные заведения, потом такое запретили. Поэтому мы до сих пор учимся на старых заформалиненных внутренних органах еще советского времени, а они сейчас – в жутком состоянии.
И в морге занятия были. Помню худую пожилую женщину с раком головки поджелудочной железы. Перед тем, как санитары начали делать вскрытие, мне пришлось представить барана. Звучит дико, конечно, но это помогло не упасть в обморок – пригодились полученные в детстве уроки моего дяди Эдуарда Чуле. Он учил меня, как правильно разделывать барана: давал его с уже выдернутой аортой, и я разбирал тушу на органы.
В морге нельзя фотографировать, можно только наблюдать процесс, записывать. Некоторым из сокурсников чисто психологически тяжело дался цикл патологической анатомии, другие, наоборот, заинтересовались специализацией патологоанатома: тихая работа, нет напряга, ни за что переживать не надо, все уже и так умерли.
– Встречал ли ты врача с хорошим почерком, или они миф, как единороги?
– Пока не встречал. И у самого тоже подчерк плохой.
– А сами врачи почерк друг друга легко расшифровывают?
– Каким-то чудесным образом расшифровывают. Особенно здорово получается у фармацевтов. По этому поводу вспоминаю один анекдот: фармацевт с тридцатилетним стажем во время экскурсии по Египту случайно расшифровал клинопись восьмого века до нашей эры.
– Что в работе врача самое скучное?
– Скучное? Для меня такого нет. Разве только, когда пациентов нет – вот тогда скучно. Сейчас по собственной инициативе после занятий дежурю в НИИ скорой помощи имени Склифосовского – накапливаю опыт.
– Всегда считала, что медицинские вузы – самые сложные, очень уж велики объем знаний и последующая ответственность тех, кто выбрал профессию врача.
– Это правда. Учеба в медуниверситете очень непроста, особенно – на первых курсах. Правду говорят, что медики – это те люди, которые по ночам за стопками учебников гробят свое здоровье, чтоб потом спасти ваше. Это действительно так. Многие не выдерживают, забирают свои документы и уходят из университета. У многих случаются нервные срывы, особенно в период экзаменов.
С окончанием университета проще тоже вряд ли становится, хирургам – особенно. Не секрет, что кто-то из врачей, надеясь, что алкоголь поможет справиться с психоэмоцинальной нагрузкой, спивается, кто-то начинает курить.
Каждый день для хирурга – испытание на прочность. И это испытание никогда не закончится.
|
Общество 
