Шагаа-биле!

В праздновании Шагаа причудливо переплелись языческие традиции и религиозные каноны. По информации этнических тувинцев, проживающих в Сенгел сумоне Монголии, накануне Шагаа шаманы камланиями очищают стойбище. А наутро там же возжигается "сан" с подношениями огню "белой" молочной пищи и произносятся молитвы. В Туве тот же синкретизм: Шагаа встречают у излучины двух рукавов Енисея с ночными шаманскими очищающими кострами; в ста метрах от этого действа на рассвете перед храмом так же горит костер "сан", но произносятся буддийские молитвы и благопожелания. И никто не ощущает неудобств при переходе границ разных традиций. Лишь глубоко верующие соблюдают весь ритуал, завершающийся предрассветным огнем "сан", а праздная толпа всю ночь кочует с места на место, посещая и молебны, и шаманские мистерии.

Практически одновременно (с середины 20-х годов) обе традиции насильственно прекратили свое существование и так же одновременно были возрождены семьдесят лет спустя. Первый постсоветский праздник Шагаа в Туве отмечали в 1992 году. Торжество эклектики: народные игры на площади Арата, выставка-продажа блюд национальной кухни, на сцене театра тувинские частушки и скороговорки, впервые возведенные в ранг искусства, чтение буддийских сутр, шаманские бубны, прогнозы зодиакального гороскопа с вереницей животных и выступления чиновников с отчетами (после бессонной ночи с кострами у горы Догээ). Небольшая замена главных фигур: вместо старшего по возрасту часть ритуального действа возложена на занимающего самый высокий пост, а в остальном условная сакральность сохраняется.

Ночь на Шагаа в столице республики - одна из самых безопасных, огромное количество людей всю ночь стекающихся к храмам и к берегу Енисея: женщин с детьми, пожилых людей, священнослужителей, молодежи - создает праздничную атмосферу, в которую невозможно вторгнуться нетрезвым окриком и шумом. Древнейший механизм невольного подчинения воле большинства - срабатывает. (Жаль что раз в году).

Возвращение большого, красивого праздника пока идет фрагментарно. До сих пор не вернулась на свое место его важнейшая, зрелищная составляющая, как состязания "едоков" с весьма значительным призовым фондом. Сила и ловкость настоящего мужчины подтверждалась не только в игрищах, но и его богатырским аппетитом. Богатые тувинцы выставляли коня и резали самого жирного холощеного барана - ирт. В огромном китайском котле (используемом лишь при похоронах и свадьбах) с названием "тос танма", определявшим его емкость (девять бездн), умещалась вся туша. Одолевший угощение - забирал коня. В изложении писателя Чапа Чульдума, состязание проходило следующим образом. Вместе с главным претендентом в юрту набивались рефери, зрители и группа поддержки. Прежде чем приступить к трапезе, будущий владелец коня (как правило, небогатый), язвительными шутками демонстрировал моральное превосходство. "Зарезав ягненка, ты думаешь, что заколол вола? Да половины его туши хватит лишь на один жевок ". "Даже если он проигрывал, его замечания, шутки, передавались из уст в уста, пополняя устный фольклор народа", - писал Чульдум Чап. Неписаные правила Шагаа требовали, чтобы участник был не просто "вместилищем мяса", а остроумным представителем бедноты. Он специально готовился к состязаниям, подобно скакунам, которых готовили к скачкам, менял рацион питания - "соотунуп алыр".

По традиции сначала едоку подавалась передняя нога барана, которую он уничтожал, приговаривая в рифму: "Не понял: то ли рука хромого олененка, то ли зайчонка". Перейдя к задней ноге, он рвал ляжку одним движением и "только кадык дернулся " - свидетельствовали восхищенные зрители. После этого богатырь по традиции выходит оправиться, вытереть пот, посморкаться, прокашляться. Подходил черед тазовых костей. Грудинка отодвигалась со словами, что это мясо для потчевания гостей, заглянувших в юрту. Съев половину туши жирного барана и вычистив тазовую кость "седло" (не вмещающееся в котел), богатырь продолжал язвить: "Что-то я не понял, то ли ел мясо, то ли нет? Не отведать ли мне бульона..." Это знаковое выражение означало, что победа уже за ним. Тогда "сыгакчы" (навязывающий), рефери со стороны богача, наливал через край жирный бульон, от одного вида которого (трясущихся кусков сала) слабовольного сразу тошнило. А герой - дунув пару раз - буквально вычищал тарелку. По требованию сыгакчы глубокие пиалы, вместимостью как две обычных, "девять раз обходили котел" в направлении к герою, опустошив которые он с достоинством поднимался, оправлял одежду и произносил: "По тувинским обычаям нельзя оголять дно посуды, я выполнил все условия, как говорится, "у дающего в руке, у берущего на языке", кажется, победа за мной". Под молчаливое сопение богача он подходил к коновязи и уезжал домой на призовом коне. Если на Шагаа выставлять автомобили, возведя этот поединок в ранг современной борьбы хуреш, те же борцы (а кто еще сможет поглотить полбарана в один присест?) вознаградят зрителей еще одним захватывающим зрелищем.

Хлебосольность на Шагаа предписывалась всем, даже самые бедные араты на праздник доставали припасенные продукты. Сенгельские тувинцы (сохранившие обычаи), подготовку к Шагаа начинают с осени. Молочные продукты, к которым "еще не прикасались губы", замораживаются, как и целые мясные туши, забитые в период, когда скот был тучным и откормленным. Арака, сливки, молочная халва и другие деликатесы убираются в специальные емкости для долгого хранения и ждут своего часа, чтобы быть выставленными на праздни чное застолье в Шагаа. Вечером, накануне Шагаа, для детей устраивают обильное застолье, выкладываются самые мягкие куски мяса, мучные и молочные сладости, пельмени и манты. С малышами играют в национальные игры. В эту ночь все стараются не спать (идет пересчет живых душ), а с утра хозяйки приветствуют первый луч солнца свежезаваренным чаем, разбрызгивая его по установленной традиции в направлении частей света. Поприветствовав солнце, землю и Большую родину - Туву, обязательно угощают этим чаем детей и всех, кто находится в юрте. В трех шагах от входа в юрту устанавливают "сан"-курильницу, которую возжигают угольком из домашнего очага.

Если в Шагаа в юрту заходит гость, его приветствуют, обязательно облачившись в верхнюю одежду, только детей можно приветствовать, ограничившись головным убором. В праздничные дни каждый сенгелец достает белый кадак, об него вытирают руки после поедания жирного мяса, а затем привязывают либо к животным (для приплода) либо к шесту, который специально установлен рядом с курильницей- "сан". В предверии Шагаа сенгельские тувинки заранее готовят не менее двух мешков мантов, которыми угощают всех, кто зайдет в праздничный день в гости.

В старину скуповатым богачам доставалось от бедняков именно в Шагаа. По информации собранной ученым Георгием Курбатским, молодежь шла "колядовать " по аалам и тем, у кого угощение было скудным, приходилось выслушивать частушки, в которых звучали слова: "То, что ты приготовил для народа, я один съел", "Ты с осени не готовился к Шагаа, наверное, думал, что богатые не придут, а бедные и это съедят...", "Хватит, ребята, пойдем отсюда. Они приготовили жирное мясо не для гостей, а для себя. Да еще спрятали, хотят его подпортить, наверное, пусть протухнет. А мы пойдем к следующей юрте". Ссор и драк на Шагаа не было. "Нож в ход никто не пускал, хотя он был за спиной у каждого", - пишет Георгий Николаевич.

За три дня до Шагаа и в течение месяца после наступления нового года нельзя совершать неблаговидные поступки, в том числе употреблять алкоголь. В этот период стократно увеличиваются благие деяния и настолько же - обратные. В ночь с 29 на30 февраля желательно не спать, хотя бы в промежутке между 3 ночи и 6 утра. Как правило, в это время (не находящиеся в храмах на молебнах) дома читают детям сказки, играют в народные игры и ждут рассвета. На рассвете мужчины возжигают сан, "угощают" огонь пищей и произносят пожелания на предстоящий год.