На днях в правительстве республики шел разговор о состоянии и проблематике демографии в Туве. Получился он обстоятельным и любопытным, особенно статистикой, иллюстрирующей историю вопроса и современную ситуацию в его разных аспектах. Размышлять есть над чем, фактуры участники совещания выложили на несколько газетных материалов. А начну с темы миграции из Тувы русских , которую муссируют уже третий десяток лет, но при этом каждый раз скатываясь в дискуссию базарного розлива: уезжают, потому что гонимы.
Да, гонимы. Только вот кем и чем. Давайте разбираться. Для наглядности приведу таблицу статданных, описывающих динамику процесса.
Толчок к выезду из Тувы законопослушных русских граждан дала перестройка. Но не события в Сумгаите, Оше или Ферганской долине (они произошли позднее), а тихая смерть системы адресного распределения выпускников вузов. Так называемый «свободный диплом» в советском студенчестве ценился на вес золота, потому что давал возможность либо вернуться на родину, либо устроиться на работу в крупных городах, где квартировали вузы. Законодательно с практикой распределения покончат только в новой России. Но уже с 1986–87 годов, с началом перестройки, приток в Туву молодых специалистов — уроженцев других регионов страны — сократился до счета на единицы.
В результате уже к 1988 году в трети сельских школ республики образовались вакансии на должностях учителей иностранного языка. Заполнить их было некем, поскольку Кызылский пединститут не готовил педагогов по этой дисциплине. В большинстве русских семей с детьми школьного и дошкольного возрастов это обстоятельство восприняли как удар по будущему их ребенка.
Да и экономика агропромышленного комплекса республики рушилась на глазах. В конце 80-х годов, по официальным данным, собственные доходы Тувы и дотации из бюджета РСФСР соотносились примерно поровну. Говорю, по официальным данным, потому что они не учитывали скрытых дотаций, к примеру, в виде дифференцированных надбавок к закупочным ценам на все виды сельхозпродукции, производимой нерентабельными совхозами. В среднем эта доплата составляла около 100 процентов. То есть за килограмм мяса, шерсти, зерна или молока бюджет платил убыточным хозяйствам двойную цену. Кроме того, из тех же бюджетных средств оплачивались и затраты на транспортировку сельхозпродукции к местам ее переработки, если речь шла о поставках ее во всесоюзный фонд. Отмена диффнадбавок ставила наш АПК на колени.
И потянулись русские из тувинского села. Кто сначала пристраивался в Кызыле, хотя и здесь очередь за жильем исчислялась тысячами, а устроиться на приличную работу бывшим зоотехникам, агрономам и клубным работникам было архисложно. Большинство кочевало за Саяны, к родственникам.
Как и в союзных республиках, во многом поведение русских в Туве спровоцировал отъезд фигур знаковых, из числа управленцев. В свою очередь, мотивация их отъезда была неоднозначной. В Ак-Довураке и Хову-Аксы решающим фактором стала экономическая бесперспективность комбинатов «Туваасбест» и «Тувакобальт» — двух китов нашей экономики промышленности.
С началом конверсии советской оборонки уже к концу 80-х ее потребность в асбесте упала в три с лишним раза. При этом и на мировом рынке асбест выходил из моды. Экологически небезвредному «горному льну» химики нашли синтетическую замену. В развитых странах асбестосодержащая продукция попала под запрет. В дополнение ко всем бедам «Туваасбест» объективно, из-за невыгодного географического расположения и удаленности от транспортной схемы страны, не мог конкурировать с однопрофильным южно-уральским комбинатом.
Почти в том же положении оказался и «Тувакобальт». С небольшой разницей. Спрос на соли кобальта в мире сохраняется и сегодня. Но невысокое содержание в руде, огромные затраты на их добычу и обогащение в условиях свободного рынка неминуемо превращали продукцию комбината в неликвид. Что, собственно, и произошло уже в 1991 году, когда Норильский ГМК перешел на закупку солей кобальта у Кубы. Оказалось, дешевле возить морем большими объемами кубинский 17-процентный кобальтовый концентрат, нежели на перекладных и понемногу 9-процентный тувинский: сначала в специальных автоцистернах-термосах до Красноярска, потом — по реке до Норильска.
Масла в огонь подливало новое избирательное право. При складывающейся национальной структуре электората возможность избрания не тувинцев на руководящие посты была невелика. А новый управленческий орган — советы трудовых коллективов — сделал эти коллективы неуправляемыми. В частности и поэтому, руководители предприятий и организаций поспешили устроить свое будущее за пределами Тувы. Трудоустройство для них не предоставляло там большой проблемы. Следом начали паковать чемоданы ИТР и рабочие.
А в 1991-м, разогнав обкомы и райкомы КПСС, первый президент России практически покончил с русским присутствием на ключевых должностях в органах власти районов и республики. С потерей работы для подавляющего большинства партаппаратчиков всех рангов исчез и весь смысл жизни в Туве. Символично, что уже в середине 90-х после убийства главы администрации Кызылского района Александра Бакулина среди глав районов и сельских советов Тувы, за исключением старообрядческих сел, не было ни одного русского.
Еще один штрих в картину конца 80-х — начала 90-х внес всплеск преступности. Это было явление, характерное для всей страны. Чехарда в руководстве правоохранительных органов, их беспощадная критика, носившая все признаки направленной дискредитации, периодические кадровые чистки дезориентировали и дезорганизовали силовиков.
Но в Туве рост правонарушений был сравним с вулканическим выбросом. По оценке специалистов, этому пику республика обязана семидесятым годам с их индустриализацией экономики руками условно осужденных со всей страны. Первый в истории Тувы гребень высокой криминальной волны зафиксирован в конце 70-х. Через десятилетие — новый совершенно аномальный всплеск. Характер взрыва придала ему рецидивная преступность, доля которой составила в разные годы этого временного отрезка от 30 до 40 процентов.
В отличие от крупных регионов, где большие теневые обороты денег первых кооператоров уже успели породить организованные банды, в основном боровшиеся между собой за сферы влияния, местный разгул криминала носил явственный синюшный оттенок «холодного лета 1953 года». Законопослушного гражданина, независимо от пола, возраста или национальности, могли убить просто за то, что посмотрел на убийцу не с той мерой любви и почитания. Так, за 1994 год число умышленных убийств перевалило за 250, не считая случаев странного суицида, пропавших без вести, умерших после «нанесения тяжких телесных повреждений».
И это, напомню, в республике с населением в 300 тысяч душ, где еще пятнадцать лет назад каждое бытовое убийство воспринималось как ЧП регионального масштаба. Неудивительно, что, согласно опросам населения, именно преступность воспринималась тогда большинством жителей Тувы как главный фактор социального и психологического дискомфорта.
Дошло до того, что в 1995 году Верховный Совет республики внес в парламент России в качестве законодательной инициативы предложение о возврате к применению к убийцам смертной казни и ужесточении наказания за скотокрадство (до 25 лет лишения свободы). Инициативу, естественно, не поддержали.
Но к этому времени в девяти районах из шестнадцати уже не проживало ни одного русского. В пяти они оставались лишь в райцентрах, составляя долю в 15 — 25 процентов от численности этих городов и сел. Лишь труднодоступная изолированная от мира таежная Тоджа и староверские села Каа-Хемского района пережили эти времена без значительных потерь.
Разумеется, только перечисленными факторами отрицательное сальдо внешней миграции не объясняется. Сыграла свою роль, например, отмена института прописки. Сформировался в стране рынок жилья. А из-за того, что оно не строилось у нас четверть века, даже вторичный квадратный метр его в Кызыле к концу 90-х стоил уже почти в полтора раза дороже, чем в соседних регионах. Эта разница сохранилась и в текущем десятилетии, но уже из-за дороговизны завоза стройматериалов. Поэтому, продав квартиру, можно купить равнозначную в Абакане и остаться с наваром.
А с середины нулевых хлынула так называемая волна пенсионеров. Северные пособия по старости все же повыше, чем у тех же минусинцев, а продовольственные товары там дешевле, чем у нас. Поэтому пенсионеру выгоднее поменять прописку, тем более, если возвращаются на свою историческую родину, где у многих обосновались дети с любимыми внуками. Да и медицина у соседей иного качества, что для пожилого человека тоже немаловажно.
О сегодняшних проблемах, подпитывающих внешнюю миграцию, распространяться не вижу смысла. Вы знаете о них не хуже автора этих строк. Прежде всего, это, разумеется, безработица, которая подталкивает к перемене мест не только русских. И тувинская молодежь, получив хорошее образование, ищет возможности трудоустроиться в мегаполисах. Многие в этом преуспевают. Что, в общем-то, неплохо, потому что как только экономика Тувы начнет подниматься, часть из них непременно вернется на малую родину.
А радикальные перемены — не за горами, и их детонатором станет ввод в эксплуатацию железной дороги в республику. Уже названы сроки начала ее строительства, сейчас дорабатываются детали, а это значит, что поразительная настойчивость Шолбана Кара-оола, с методичностью механического кузнечного молота почти десятилетие пробивавшего проект по всем возможным и, казалось, невозможным направлениям, вознаграждена.
При этом, что очень важно, он успевает менять к лучшему социальную инфраструктуру республики: строить школы, детсады, спортобъекты, центры культуры, — словом, то, что делает жизнь комфортнее.
И последнее. Согласно статданным, в 2018 году в Республику Тыва прибыли 12496 человек. Да, это почти на тысячу меньше, чем уехало. Но главное — внешняя миграция в регионе уже носит характер двустороннего движения. И ради объективности: миграционная убыль в 2018 году зарегистрирована и у двух соседей Тувы - Красноярского края, Республики Хакасия. Из Красноярского края уехали по разным причинам - 131 272 человека, Республики Хакасия - 24 024. Это так, для размышлений